Джойс Оутс - Коллекционер сердец

Этот знак в форме буквы «X» немного стерся от времени и непогоды, но до сих пор выглядел грозно. Прямо за Сенека-стрит начиналось несколько железнодорожных туннелей, они врезались и уходили в глубину массивного холма. Вся местность была испещрена холмами и оврагами – в древности здесь формировались гигантские, размером с Великие озера, ледники. Именно туннель притягивал сюда Марту – большая кратерообразная дыра в поросшем лесом холме. Там всегда было темно, как ночью, и даже в самые ясные дни солнце проникало сюда всего на несколько метров. Туннель имел сложную конфигурацию, здесь проходили сразу два железнодорожных пути, какое-то время тянулись под землей параллельно, и отделяло их друг от друга не больше десяти футов. Затем они выныривали на поверхность, проходили по деревянному настилу над улицей, затем – над болотом и убегали дальше на запад, в глубину города.

Марта пробиралась через это необитаемое место, где тростники были выше ее головы, под ногами звучно чавкала губчатая почва, пахло стоячей водой. Шла она по еле заметной тропинке, бежавшей параллельно заборам и живым изгородям вдоль задних дворов и лужаек у больших старинных особняков на Проспект-авеню. Здесь стояла полная тишина, если не считать криков птиц, доносившихся с болота.

Было нечто таинственное и манящее в этом туннеле, и Марта всматривалась во тьму так пристально, что даже глаза заслезились. Вход в туннель был отмечен каменным порталом с нехитрым орнаментом, а в центре красовалась выбитая в камне надпись: «Чатокуа-Фоллз, 1913». Марта понимала, что, если проявить терпение, тайна может раскрыться – с той же легкостью, с какой выворачивается наизнанку рукав рубашки.

А потом все это и произошло. Она услышала паровозный гудок, слабый, но быстро приближающийся; увидела, как замигали красные сигнальные фонари. Но почему у этого перекрестка нет никаких ворот или ограждения? Пути открыты, к тому же находятся в опасной близости к улице. (К счастью, движения на ней сейчас не было. Раннее утро, только что рассвело.) Марта ждала, с трудом сдерживая нетерпение, сжимая и разжимая кулаки. Почувствовала, как задрожала под ногами земля, и вот гигантский локомотив вырвался из туннеля – скорость, размеры, оглушительный свисток и грохот огромных колес со спицами, казалось, сама земля ходуном заходила под ее ногами, заколотилась, как испуганно бьющееся сердце. Из трубы, затмевая небо, вздымались клубы дыма.

Марта стояла, зажав уши руками, и вдруг заметила, что сидящий в кабине мужчина улыбнулся ей и приветственно вскинул руку в перчатке – кто он, машинист? Но в следующую секунду локомотив уже промчался мимо, увлекая за собой товарные вагоны. «Чатокуа – Буффало» «Чатокуа – Буффало» «Чатокуа – Буффало», вагон за вагоном с грохотом и лязгом проносился мимо, а в воздухе стоял въедливый, удушливый запах дегтя и креозота. Но ни отвернуться, ни закрыть глаза не было сил. Она стояла как парализованная, испытывая скорее благоговение, чем страх, пока наконец мимо не пролетел последний, тормозной вагон, умчался к западу по деревянной эстакаде. Марта поднялась по насыпи на пути, чтобы видеть, как удаляется поезд в перспективе. Рельсы тоже сужались, сходились вдалеке в почти невидимую точку. Тот машинист, мужчина в кабине паровоза – интересно, кто он?

Дрожащей рукой она оттерла потное лицо бумажной салфеткой. А потом, словно смущенная юная девушка, улыбнулась в салфетку. Она не слишком хорошо разглядела этого человека, но возбужденное воображение подсказывало, что он рыжеволосый, с бледным, как у всех рыжих, лицом в веснушках; на нем было железнодорожное форменное кепи, лихо надвинутое на лоб под косым углом. И в его жесте, обращенном к ней, сквозило заигрывание. Лицо с крупными чертами, мужественное; глаза внимательные, взгляд открытый и устремлен прямо на нее.

Интересно, понял ли он меня? Знает ли, что я буду здесь его ждать?

Он нес дежурство у ее постели. Произносил ее имя, поглаживал пальцы. Иногда – он был готов поклясться в этом! – они отвечали ему легким пожатием. Веки трепетали, и казалось, вот-вот откроются глаза; она заметно вздрагивала, ерзала по постели и время от времени испускала жалобные стоны, в которых слышалось его имя, – да он был готов поклясться в этом! Правда, врачи были настроены не слишком оптимистично и говорили вежливо, обтекаемыми фразами. Часы, прошедшие с момента несчастного случая, превращались в дни, множились и перетекали в недели, а она по-прежнему продолжала пребывать в коме. И ничто не менялось, за исключением мелких, только им замеченных признаков.