Анатолий Ким - Радости Рая

Словом, после сеанса внушения и приближения ладони Его правой руки к животу Фирцы, супруги ткача, она понесла и через девять месяцев родила замечательную красавицу, из ноздрей которой, начиная с младенческого возраста и до глубокой старости, исходил сильный аромат розового масла. Всякий мужчина, оказывавшийся рядом, совершенно терял голову от желания обладать дочерью ткача Менахема и его жены Фирцы, но девушка была выдана за богатого сильного юношу Хелона, сына Цуэра, военачальника, и прожила с мужем в богатстве и благополучии многие годы, благоухая розами, и родила ему так же четырнадцать детей, как и ее матушка Фирца.

В этой симметрии обнаружил Христос, давно уже воскресший, а затем и вознесшийся в небо, что неведомый и невидимый устроитель судеб и спектаклей жизни своих тварей, будь то люди, будь то древние языческие боги или маловразумительные райские птички — Вершитель Мира позволял себе порой позабавиться или добродушно улыбнуться улыбкою безмятежно благополучных судеб длиною в несколько поколений, следующих одно за другим на протяжении пары столетий.

На земле таким-то образом накапливались состояния богатейших прославленных семейств, о которых Христос Сам часто слышал в настойчивых молитвах высокопоставленных отцов своих церквей. У Христа веками накапливалось много таких молитв, целые их залежи, в которых высшие чины церкви молили Бога об их здравии и, главное, об их успешных военных и политических поприщах. Отцы церквей христианских порой молились перед Богом за самых чудовищных императоров, за самых кровожадных королей, за маньяков и серийных убийц своего народа, судьбоносной силою возведенных на царский трон. И несчастный Христос не имел ни возможности, ни желания ублаготворить настойчивые моления князей Церкви за королей, царей, императоров и правителей, за рулевых государственных машин и кормчих национальных кораблей — президентов, фюреров, генералиссимусов, команданте, дуче. Озадаченный Спаситель не стал проводить наверх эти молитвенные реляции своих конфессиональных князей, а сунул их все под сукно и постарался забыть о них. И только иногда, нечасто, раза два-три в столетие, Иисус хлопотал перед Высшей Небесной Властью о награде какого-нибудь человека, который чем-то особенно Ему понравился — невзирая на его положение, будь он разбойник или нищий принц, — и этому человеку падало сверху добродушное стабильное счастье длиною в двести-триста-пятьсот лет, ему самому и его потомству в семижды семи поколениях.

Таким-то образом потомки первого человека, что узнал Иисуса на улице Капернаума и пошел за ним — Андрея Галилеянина, получившего вечное имя Андрей Первозванный, — его потомки, бесчисленно расплодившиеся от единственного сына, которого родила ему в греческом городе Патра женщина по имени Максимила и который был назван ею Андреем же, — все потомки Андрея Первозванного имели общее счастье длиною в две тысячи лет и звались или Андреями, или Андреевичами. Все они были крепки и удачливы в любых делах, на любых поприщах, которые выбирали себе: иконописцами, кинорежиссерами, физиками-ядерщиками, писателями. А одного государственного деятеля СССР, самого благополучного среди всех трагических советских государственных мужей, даже звали Андреем Андреевичем Андреевым! Сам пращур всех Андреев, Андрей Первозванный, после смерти на косом кресте вернулся на Русь и через тысячу лет воздвиг там Православие, затем спокойно последовал к следующему тысячелетию от Р. Х., Миллениуму-2000. Тут и Аким, один из его потомков, родился и встретился с ним в 1939 году.

И вот уже рога трубят, скоро, говорят, конец света, конец роману — и пора! Пора этому! Потому что концы света — штуки три их — уже произошли даже в этом романе, задолго до его конца. Ей-богу, я не стал бы приканчивать роман, а спокойно писал бы да пописывал его, — да не хватило терпения дожидаться своего собственного конца, чтобы он синхронно совпал с концом романа и очередным концом света в 2012 году. Но также не хватило и храбрости, понимаете ли, спокойно крякнуть, не дожидаясь 2012 года, когда сойдутся воедино все эти концы, вот и пришлось жить и писать дальше. Потому что узнал я вдруг — когда однажды уже готов был крякнуть, — не тело смертно, душа же безсмертна, но как раз наоборот: душа смертна, а тело безсмертно. И это открытие для меня было столь сокрушительным, безутешным, беспардонным и обидным, что я решил не заканчивать роман, а продолжать его дальше.