Владимир Очеретный - Незадолго до ностальгии

Толяныч несколько раз измерил взглядом разделявшие их метры и потёр пальцами лоб.

— И когда это, ты говоришь, было?

— За несколько часов до начала саммита. Знаменитого пражского саммита. Скандального саммита, на котором произошла массовая дефенестрация.

— Короче: того самого саммита?

— Ну да, того самого. Два года назад.

— Тогда ты что-то путаешь! — озабоченно нахмуренный лоб Марка счастливо разгладился. — Меня тогда не было в Праге. Не. Бы. Ло. И, поверь, я очень об этом жалел — очень. Такие события и без меня! Облом, непруха: не ко времени решил отдохнуть — мотанул в Хорватию. И это я помню очень хорошо!

— Как это не было? — опешил Киш. — Кого же тогда я видел на площади?

— Понятия не имею, — Толяныч недоумённо развёл руки и даже посмотрел по сторонам, показывая, что ему негде найти ответ на этот вопрос. — Если бы я тебе сказал: «Киш, я видел тебя во сне — что ты об этом думаешь?», ты как бы прокомментировал?

— Но я же не спал! — возразил Киш. — Ну как не спал? Если я сейчас сплю, то и тогда спал. А если мы с тобой сейчас не во сне разговариваем, то и тогда я не спал — это же просто!

— Брось, Киш, — отмахнулся Марк, — чего ты от меня хочешь? Чтобы я подобрал правильное название твоему глюку? Это не мой профиль. Если не сон, то пусть будет мираж, выход в параллельную реальность, что угодно. Как я могу объяснить то, что случилось не со мной, а с тобой? С этим тебе надо к специалисту — тенетерапевту или не знаю к кому. А я не это… не специалист… Кстати, — Толяныч внезапно задумался, — ты же по латыни был отличником, да? Что такое consilium impiorum? Консилиум кого?

— Злых людей, — перевёл Киш, — злодеев. А что?

— Да так, просто всплыло, — рассеянно объяснил Марк. — Будем считать, что ни к чему. Ну что? Выпьем?

— Выпьем, — кивнул Киш: от досады его охватила сильнейшая жажда.

Он взял со стола свой стакан, отсалютовал им Толянычу, сделал большой глоток и долго удерживал ром во рту, чтобы сильнее ощутить его аромат и горечь.

Что-то тут не так. Во время саммита Марк был в Хорватии, — как это понимать? Он же не электрон, чтобы, не раздваиваясь, быть одновременно в двух местах. Туман вместо того, чтобы рассеяться, ещё больше сгустился. В какую сторону дальше брести на ощупь, Киш пока не представлял, и лишь краем незанятого ума успел подумать: до чего ж ловкий народ эти юристы — какие-то вещи у них отработаны, наверное, на уровне рефлексов! Вот, например, Толяныч — наверняка сообщение Киша о встрече на площади его заинтересовало, но при этом он занял выгодную позицию, когда выспрашивать должен Киш, а не он сам: «Это твои дела, меня они не касаются, но, если хочешь, поговорим об этом». Может, он и вправду считает, что Киш просто обознался?

— Не переживай, — словно услышав его мысли, утешил Марк, — если бы ты знал, сколько мне сейчас таких ребусов приходится решать… Ты точно не «грустный», Киш? Без смеха спрашиваю.

Киш горько улыбнулся уголком рта и покачал головой.

— Значит, ты отдыхал в Хорватии, — констатировал он, — и в Праге тебя не было. Допустим. Также допустим, кое-что я себе нафантазировал, исходя из уже имеющейся информации. Как с эффектом монтажа — помнишь, Эйзенштейн писал в далёком тридцать восьмом? Если в кино показать крупным планом лицо человека с самым нейтральным выражением, то зритель станет воспринимать его каждый раз по-разному в зависимости от того, что показано непосредственно перед ним. Если стол с самой разной вкусной едой, то человек — неголодный, объевшийся. Если обнажённая красавица, то — пресыщенный или гей. Если гроб с ребёнком, то — бессердечный. А гримаса, между тем, всегда одна и та же — нейтральная. О чём это говорит? О том, что наш мозг так обрабатывает информацию. Собственно, это тот самый эффект сопоставления, о котором ты говорил: поставили Гамлета и Дубровского рядом, и возник смысл, которого изначально не было. Ну и вот. Я писал эссе о дефенестрации, а ты подсказал мне, что надо поехать на саммит в Прагу, где ожидаются общественные протесты. Потом встреча-мираж на площади. Неудивительно, что когда люди в масках и белой форме стали производить дефенестрацию, мой мозг решил, что один из них — это ты…

От него не ускользнуло, как брови Толяныча удивлённо взметнулись, а затем появилась скептическая ухмылка.

— Понимаю, это звучит глупо, — кивнул Киш, — и я никому об этом не говорил, именно потому, что глупо. Но тебе-то могу признаться — ты меня поймёшь. Мы же с тобой — из одного спортзала. Я знаю твою манеру двигаться, твой стиль, бойцовский почерк. И, исходя из предшествующей информации, мне вдруг почудилось — да, почудилось, я настаиваю на этом термине — что один из производящих зачистку это — ты. Если хочешь, найдём сейчас кадры саммита, я покажу, кого спутал с тобой. Если, конечно, тебе интересно…