Яков Рахманов - Судьба, или жизнь дается человеку один раз…

Он объяснил, что при отсутствии кислородного оборудования категорически запрещаются любые попытки ликвидации пузырьков, возникших в результате декомпрессионного газообразования путем погружения на глубину при дыхании воздухом. Такой метод использовался в водолазной практике на заре развития водолазной медицины (в 20–40–х годах ХХ века), но не оправдал себя. Оказалось, что при незамедлительном повторном погружении газовые пузырьки не ликвидируются, а напротив, организм дополнительно насыщается азотом, и состояние пострадавшего ухудшается. В связи со случаями гибели водолазов при использовании этого метода он был признан опасным. Наши же судовые водолазы и доктора делали все как бы правильно, но действовали согласно инструкции и декомпрессионным таблицам 1942 года. Потом доктор Ким сказал, что они очень надеются меня спасти, но опасаются кислородного отравления моего организма, так как меня надо выводить из теперешнего нелегкого состояния около пяти суток. Чистый кислород является токсичным газом, и для каждого организма существует предельно допустимая норма. Ее превышение вызывает тошноту, судороги, потерю сознания и возможен летальный исход. В американской медицине принято все говорить пациенту. Было решено, что со мной в барокамере будут постоянно находиться страхующие водолазы. Мне поставили капельницу, надели кислородную маску, и начался медленный, тягучий подъем наверх. Я потерял счет времени, в барокамере круглые сутки ярко горели лампочки. Тревожно засыпал на короткое время и опять дышал, дышал и дышал кислородом. Улучшения не наступало, я еле–еле добирался до туалета, но ничего не получалось, мне угрожала интоксикация внутренних органов. В какой–то момент у меня началось подергивание век и губ. Страхующий водолаз сообщил об этом наружу. В громкоговорящем динамике раздалось: «Немедленно снизить давление кислорода». Это были первые признаки кислородного отравления.

В один из дней в барокамеру принесли письма из дома, мы их получали через посольства тех стран, где работали. Они приходили с большим опозданием, но всегда это было приятное и желанное событие. Дома все было хорошо, но самое главное заключалось в том, что в одном из писем была записка от сына, написанная корявым почерком первоклашки. Он писал, что справился со всеми постельными и школьными проблемами и теперь учится только на четверки и пятерки. Я сказал себе: «Маленький пацан нашел в себе силы победить свои слабости, так и ты держись! Соберись, мужик, ты же геолог! Напрягись! Ты должен не только выжить, а своими ногами выйти из барокамеры!»

Спустя некоторое время (как я потом узнал — на третьи сутки) симптомы кислородного отравления усилились. Возникали приступы тошноты и судороги в правой ноге, я был близок к потере сознания. Так я переносил третью допустимую норму. Я сильно устал и физически, и морально дышать чистым кислородом и взмолился о перерыве хотя бы на десять минут. После недолгого совещания мне разрешили снять кислородную маску. На последующее дыхание кислородом я заметно не среагировал, реакцию показали только приборы, которые были снаружи барокамеры. Здоровье, подаренное родителями, и врожденное упрямство позволили мне перенести эти перегрузки и выдержать пять предельно допустимых норм чистого кислорода. Во второй половине пятых суток с меня сняли кислородную маску и разрешили сесть. Объявили, что через час разрешат вставать, а спустя еще час я должен буду приготовиться к выходу из барокамеры. Я не поверил своим ушам — мои мучения подходят к финалу. Через перепускной люк передали бананы и сок. Это был царский подарок для моего абсолютно пустого желудка, так как, опасаясь отравления и снимая почти непереносимую боль, его несколько раз промыли позорной клизмой. После подкрепления я чувствовал себя почти хорошо. Немного не своими были ноги, в них ощущался слабый зуд, но руки действовали абсолютно свободно. Как было обещано, через три часа, немного пошатываясь, я вышел из барокамеры под аплодисменты спасателей, водолазов и переводчиц английского языка. Усадив меня на табуретку, доктор Ким устроил короткий опрос о моем самочувствии и беспокойствах, волнующих меня. Я ответил, что почти все хорошо, а беспокоит только слабый зуд в обеих ногах. Он сказал, что еще в течение пяти дней я буду проходить профилактику в барокамере, тогда все, может быть, придет в норму, и посоветовал мне подняться на кормовую палубу, где меня ждут испереживавшиеся коллеги.