Владимир Данихнов - Тварь размером с колесо обозрения

— Здравствуйте, извините, пожалуйста, я тут к вам по такому вопросу…

Замолкаю. Прислушиваюсь.

Тишина.

Я говорю:

— Эй, есть здесь кто-нибудь?

Я снова прислушиваюсь, и снова мне никто не отвечает. Я делаю несколько шагов вперед по заросшей дорожке, справа вижу деревянную кабинку туалета, запах почти выветрился, но сонная мошкара в наличии, подхожу, с трудом открываю рассохшуюся дверцу, внутри обычная в таких случаях дыра и гвоздик в стене, на котором, вот чего не ожидал, сохранился худой моток туалетной бумаги, бумага пожелтела и ссохлась, но никто ее не тронул, надо же, оставили для будущих поколений, почему-то это удивляет больше всего; шкатулки в туалете не видно, конечно, ее могли кинуть в дыру, но туда я за ней не отправлюсь, прошу прощения, не настолько мне она необходима; захлопываю дверцу и возвращаюсь на дорожку, впереди виднеется покосившееся деревянное строение, низкое, без окон, скорее всего что-то вроде сарая, склада для провизии и домашнего инструмента, дверь сарайчика распахнута, я подхожу ближе, внутри темно, пять ступенек ведут вниз, я достаю из рюкзака фонарик и освещаю помещение; это немного похоже на подвал из моего детства, здесь пахнет сыростью и сгнившими овощами, особенно луком, специфический запах, он мне запомнился в девяностые, когда есть было почти нечего, и вдруг кто-то позвонил маме, и она сказала, Вова, собирайся, тут недалеко распродажа овощей, отдают за копейки, мы оделись и пошли, свернули в какой-то закоулок, у входа нас встретил хмурый дядька с седой нечесаной бородой, сказал: заходите, выбирайте, мы спросили, а что выбирать, и он ответил, а что хотите, мы спустились по лестнице в сырое полуподвальное помещение, оно находилось сразу за продовольственным магазином, это был склад вроде этого сарайчика, но, конечно, побольше, овощи валялись беспорядочно грудами у стен, почти все они сгнили или собирались сгнить, много лука, запах бил в нос, я собирал более-менее целые луковицы и кидал их в сумку, мама выбирала картофель, но с картофелем все было плохо, даже хуже, чем с луком, очень редко попадались хорошие картофелины, да и те в черных глазках, но кое-как мы все-таки собрали достаточно и лука, и картошки, помню, в это же время вместе с нами выбирали хороший лук и хорошую картошку из кучи гниющей дряни другие какие-то люди, не сказать, чтоб бедно одеты, просто такое время, им, наверно, тоже позвонили и предложили выбрать овощи за копейки, все были предельно вежливы, никто не забирал ничего у других, не кричал: «Эй, это мой картофель, я первый его заметил», — все вели себя с достоинством, но при том же все стыдились и поэтому старались не смотреть друг на друга, как будто, кроме них, здесь никого не существовало, как будто они собирали картошку и лук в параллельных жизненных потоках.

В сарайчике пол земляной, хорошо утрамбованный, под закопченным потолком болтается обрывок электрического кабеля без сопутствующей лампочки, из вещей здесь почти ничего не осталось: сгнившие доски, куски материи, возможно, раньше они были мешками, на стенах полки, некоторые вырваны с мясом, из поверхностных деревянных ран опасно торчат острия ржавых гвоздей, в дальнем углу сохранилось несколько банок из-под варенья и компота, в некоторых из них до сих пор содержится трудно определимый продукт, черная каша, местами покрытая бело-зеленой плесенью, другие банки пусты, целых банок мало, много осколков, стеклянной пыли, как будто кто-то зашел сюда и в ярости бил банки ногами, расшвыривал их по всему помещению, топтал и прыгал по ним для придания банкам новой рассыпчатой формы. Больше ничего в сарайчике нет.

Я потушил фонарик, повернулся к дому. Дом выглядел мрачно и уныло; мне подумалось, что здесь никогда никто не жил, он был таким с самого появления: приземистым, с кривыми рамами, с выбитыми стеклами, с огромной трещиной в стене под самой крышей, из которой выглядывает бурая растительность. Возле покосившегося деревянного крыльца стоял табурет на трех ножках разной высоты, на нем — смятая пивная банка, наверно, раньше ее использовали для складирования окурков. Было слышно, как где-то в доме капает вода. Ступеньки выглядели ненадежно. Я сделал несколько шагов и остановился: мне показалось, что входная дверь скрипнула и внутри прихожей что-то шевельнулось, как будто кто-то стоит за порогом и поджидает меня. Я вдруг подумал, что зря сунулся сюда без оружия; надо было захватить хотя бы нож, впрочем, что бы я делал с этим ножом; мне стало смешно. Я крикнул: эй, есть тут кто-нибудь? Никто не ответил. Дверь снова скрипнула; я решил, что это сквозняк. Достал фонарик и посветил на дверь: она болталась на старых, почти оторванных петлях, дверная рама справа понизу обросла мхом. Свет попал внутрь дома; в коридоре, судя по всему, было пусто. Я двинулся вперед, фонарик держа наготове. Ступеньки крыльца всхлипывали под моей тяжестью. На верхней ступеньке правая нога провалилась под сгнившие доски: я испугался, что застряну, но тут же быстро вытащил ногу. К счастью, обошлось без травм. Все еще сжимая фонарик в правой руке, левой я толкнул дверь. Дверь стукнулась о стену и замерла. Я шагнул внутрь. В коридоре было пусто. В окне справа сохранилось стекло, впрочем, оно было настолько загажено мухами, трупами ос и паутиной, что разглядеть сквозь него хоть что-нибудь не представлялось возможным. У стены располагалась раковина; кран отсутствовал, из стены торчал кусок трубы, а из трубы в раковину капала вода. На деревянном полу лежал грязный коврик с неопределенным рисунком; больше ничего. На стене — выключатель, я им пощелкалм, свет не зажегся. Пришлось и дальше пользоваться фонариком. Я не знал, на сколько еще хватит заряда; это было китайское барахло, которое имело склонность отключаться в самый неподходящий момент. Конечно, здесь не так уж темно, найти выход я сумею; но без фонарика вряд ли у меня получится отыскать шкатулку, если она, конечно, действительно здесь. Я еще раз внимательно осмотрел коридор, но спрятать что-нибудь здесь было попросту негде. Левее раковины находился пустой дверной проем, который вел в глубину дома; я подошел к нему. Посветил в оранжевый сумрак. Там была еще одна небольшая комнатка с остатками вешалки на стене, грязным полом, в котором угадывались разводы былых следов; слева на полу в царстве грязи и мертвых насекомых приютилось пятно чистоты, видимо, там раньше стояло кресло, справа комната переходила в подобие кухни, где по чистым пятнам на полу угадывалось наличие в прошлом холодильника, шкафчиков; возможно, газовой плиты. Из стен тут и там торчали обрезки труб. В углу валялась груда одежды: старые рубашки, рваные куртки, брюки. Со стороны это выглядело однородной, кишащей паразитами массой. Я подошел ближе, пошевелил носком ботинка; от одежды попахивало, и я решил, что рыться в ней не буду. Если шкатулка спрятана где-то под одеждой, то пусть там и остается. А что если она в самом деле там? Одежда, конечно, грязновата (и это мягко сказано), однако и шкатулку упускать не хочется. Жаль, не захватил перчатки. Можно, конечно, рытье в чужих обносках оставить на крайний случай: осмотреть весь дом и если больше нигде не отыщется… Я услышал скрип, как будто кто-то наступил на половицу, и резко обернулся; то-то удивятся хозяева, если увидят меня здесь. Никого. Я замер на месте, подождал, но никто не появился. Тишина. На улице ветка стукнула по крыше сарайчика. Что-то зашуршало в прихожей; я выглянул. Сквозняком в коридор затянуло сухие тополиные листья; они и шуршали. Источника скрипа я не обнаружил, но это могло быть что угодно. Скорее всего, самый обычный звук, который просто случается в старом брошенном доме.