Дебора Леви - Заплыв домой

Но вместо этого обманутая жена накрутила на палец прядь длинных черных волос и попросила подлить ей хереса. Почти кокетливо.

— Ты давно вышла на пенсию, Маделин? Я часто брала интервью у врачей, работавших в самых тяжелых условиях. Без инструментов, без света, иногда даже без медикаментов.

У Маделин Шеридан болело горло. Она наклонилась к женщине, которую пыталась сломить, сделала судорожный вдох и замерла в ожидании, когда придут слова: что-нибудь о работе до ухода на пенсию, о том, как непросто было убедить малообеспеченных пациентов бросить курить.

— Сегодня у меня день рождения.

Ей самой не понравилось, как прозвучал ее голос — тонко, почти умоляюще, — но теперь уже поздно что-то менять. Если бы можно было повернуть время вспять и сказать это снова, фраза вышла бы легкой, беспечной, с намеком на изумление, что она до сих пор жива. Кажется, Изабель искренне растерялась.

— Поздравляю! Знала бы — принесла шампанского.

— Да. Спасибо. — Маделин Шеридан вновь взяла тон заносчивой англичанки из состоятельного среднего класса. — Кто-то забрался в мой сад. Украл мои розы. И я, разумеется, знаю, что Китти Финч на меня очень зла.

Эксцентричная жена поэта принялась объяснять, что кража роз в чьем-то саду — еще не показатель безумия и, во всяком случае, уже поздно и ей хочется пожелать дочке спокойной ночи. В небе за окном стояла полная луна. Что она делает, жена поэта? Она подошла к Маделин. Подошла совсем близко. Маделин чувствовала запах меда.

Изабель Джейкобс еще раз поздравила ее с днем рождения и приложилась теплыми губами к ее щеке. Поцелуй был таким же болезненным, как саднящее горло.

Нина спала, но ей снилось, что она не спит, а идет в гостевую комнату, где на кровати лежит Китти Финч. Китти Финч с распухшим лицом и разбитыми губами. Это была она, Китти, но совсем не похожая на себя. Там, во сне, Нина услышала, как Китти шепчет ее имя.

Нина подошла ближе. Веки Китти были усыпаны крошкой зеленых теней. Зеленые веки выглядели как листья. Нина присела на краешек кровати. Китти попала под запрет, потому что она опасна. Она говорила опасные вещи и совершала опасные поступки. Нина сглотнула комок, вставший в горле, и передала мертвой Китти всю информацию.

Твоя мама приедет, чтобы тебя забрать.

Она положила к ногам Китти синюю леденцовую мышку. У мышки был крошечный хвостик из тонкой веревочки. Нина нашла ее под кроватью у Китти.

Я принесла тебе мыло.

Она не раз наблюдала, как Китти ищет мыло, но в ее крошечной ванной не было ни кусочка, и она говорила, что потратила все деньги, чтобы взять в прокате машину.

Я прочла твое стихотворение. По-моему, оно прекрасно. Лучшее стихотворение из всех, что мне доводилось читать.

Она процитировала Китти ее собственные строки. Не слово в слово, а так, как запомнила:

У Китти затрепетали веки, и Нина поняла, что она все переврала и запомнила стихотворение неправильно. Потом она попросила Китти высунуть язык, но Китти заговорила с ней на идиш или, может быть, по-немецки. Она сказала: «Вставай!» И Нина проснулась.

Он развязал белую атласную ленту ее накидки из перьев. Большая кровать под плотным парчовым балдахином напоминала пещеру. Она слушала вой автомобильной сигнализации за окном, крики чаек на подоконнике с той стороны. Она сосредоточенно разглядывала обои. Перья рассыпались по покрывалу, словно потерянные белой птицей, на которую напала лиса. Эту накидку она купила на блошином рынке в Афинах, но еще ни разу не надевала. Сегодня — впервые. Она где-то читала, что лебедь — символ умирающего по осени года. Почему-то это застряло в памяти и связалось с картинкой, как лебеди окунают голову в воду и опрокидываются вверх хвостом. Она приберегала накидку для особого случая, возможно, как раз для сегодняшнего; трудно сказать, что было у нее на уме, когда она отдала деньги за вещь из перьев, прежде спасавших от холода живую птицу. Точно такие же перья когда-то использовались для письма. Теперь он был в ней, но он и раньше был в ней — всегда, — она не скажет ему об этом, она все рассказала ему в своем стихотворении, которое он не прочел. Автомобильная сигнализация стихла, стали слышны голоса за окном. Видимо, вор пытался залезть в машину, потому что теперь кто-то сметал с асфальта осколки стекла.