Дебора Леви - Заплыв домой

— Когда проснешься, приходи завтракать.

Нина лежала, крепко зажмурившись. Изабель вышла, закрыв за собой дверь.

Она вошла в кухню и сказала Йозефу и Лоре, что Нина спит с Китти.

— Ага. Я так и думал.

Ее муж почесал в затылке и пошел забирать свою ручку, которая, как сообщила ему Лора, лежала «под Киттиным стулом». Он накинул на голые плечи белую наволочку и стал похож на самопровозглашенного святого. Джо закрывал плечи, чтобы не обгореть на солнце, когда он работает в саду, но Лору это все равно жутко бесило. Когда она выглянула в окно, Джо хмуро разглядывал золотое перо, словно оно повредилось. Лора открыла холодильник. Митчелл попросил достать кусок зачерствевшего сыра, чтобы положить его в мышеловку. Это будет приманка для крысы, которую он сегодня ночью видел в кухне. Крыса погрызла палку салями, висевшую на крюке над раковиной. Колбасу пришлось выкинуть. Митчелл не столько побрезговал, сколько взъярился. Его возмутило, что какой-то вонючий грызун портит продукты, которые он покупает на свои кровные деньги, нажитые непосильным трудом. Он воспринял это как личное оскорбление, словно крысы медленно, но верно проедали дыру в его кошельке.

Стало быть, его пропавшая дочь спит в постели Китти. Джо сидел в саду за своим «походным» письменным столом, ждал, когда пройдет паника и уймется дрожь в пальцах, и наблюдал, как на кухне его жена беседует с Лорой. Воздух с трудом вырывался из горла, что-то мешало дышать. Неужели он думал, что Китти Финч, переставшая принимать сероксат и терзаемая неизбывной душевной болью, окончательно слетела с катушек и убила его дочь? Теперь жена направлялась к нему, он видел ее сквозь просветы между кипарисами. Джо заерзал на стуле, как будто что-то в нем рвалось бежать от нее или, может быть, бежать к ней. Он действительно не понимал, куда его тянет. Он мог попытаться поговорить с Изабель, но не знал, как начать разговор, потому что не знал, чем это может закончиться. Временами ему казалось, что ей неприятно на него смотреть. Разве что мельком, из-под волос, скрывающих лицо. Но и он тоже не мог посмотреть ей в глаза, потому что так часто ее предавал. Возможно, теперь ему нужно хотя бы попробовать и сказать, что каждый раз, когда она бросала свою дочь-малышку ради сомнительного удовольствия спать в палатке, кишащей скорпионами, он понимал, что ее жизнь наполняется большим смыслом, когда она рискует попасть под пулю в зоне военных действий, а не когда он обманывает ее в их безопасном семейном гнездышке. Тем не менее он помнит, как дочка плакала и звала маму, когда была совсем маленькой, а потом научилась не звать и не плакать, потому что мама все равно не придет, как ни зови. В свою очередь, горести дочери всколыхнули в нем (ее отце) чувства, с которыми он не умел справляться достойно. Он описывал в своих стихах, как опекуны определили его в интернат и как он с тоской наблюдал за родителями одноклассников, приезжавших в дни посещений (по воскресеньям), и если бы к нему приезжали родители, он бы вечно стоял на следах шин их машины в дорожной пыли. Его мама с папой были гостями ночными, а не дневными. Они приходили к нему в сновидениях, которые сразу же забывались, но он истово верил, что они его ищут. Больше всего его беспокоило, что они плохо знают английский и не смогут добиться, чтобы их понимали. Здесь ли Йозеф, наш сын? Мы искали его повсюду, по всему миру. Он плакал и звал их, а потом научился не звать и не плакать, потому что они все равно не придут, как ни зови. Он смотрел на свою загорелую жену, прячущую лицо под вуалью из черных волос. Им надо поговорить. После этого разговора что-то начнется или что-то закончится. Но как найти правильные слова? Как ничего не испортить?

Джо услышал свой голос словно издалека. Он спрашивал у нее, любит ли она мед.

— Да. А почему ты спросил?

— Потому что я так мало о тебе знаю, Изабель.

Он обшарил бы лапой все дупла во всех деревьях, чтобы набрать золотистых медовых сот и положить их к ее ногам, если бы верил, что это еще ненадолго удержит ее рядом с ним и их общим детенышем. От нее исходила волна одиночества и неприязни, и он понимал почему. Он явно был ей противен. Даже общество Митчелла ей было приятнее, чем общество мужа.

Он услышал, как она говорит:

— Сейчас самое главное сделать так, чтобы Нине было хорошо.

— С Ниной все хорошо, — огрызнулся он. — Я забочусь о ней с тех пор, как ей исполнилось три года, и с ней все прекрасно, разве нет?