Шамай Голан - Неодолимая слабость

— Спокойной ночи, Авнер, — прошептала Ханна.

Мрак тихо струился через окно. Неоновая лампа гудела, как далекий сигнал тревоги. Сегал поднял голову. Ханна стояла спиной к окну и глядела на мужа с выражением непоколебимого упорства. Скулы ее были в движении. Сегал поднял саквояж до уровня груди и тут же снова поставил его на пол.

— Мужчина должен хотя бы раз уйти от семьи, — сказал он нерешительно. — Знаю, — печально кивнула она.

Через год после рождения Авнера начались ее уходы из дома. Как будто она весь этот год ждала, пока затянутся ее раны. И Сегал не осмеливался задавать вопросы. Как-то раз она сказала ему, что ходит в танцевальный кружок. В конце концов, Сегал же не хочет, чтобы тело его жены увяло раньше времени! Ему надо бы знать, что роды разрушают женское тело. И Душу тоже. Ханне в этом кружке привили новые взгляды. Танец помогает обрести гармонию внутри организма. А о душе позаботятся поэты и прозаики, которые приходят в дом. Они много говорят о вдохновении, которое является внезапно. В самых невероятных местах, в самый неожиданный момент. Горение белых страниц в святом пламени слов обладает неземным смыслом. И Ханну влечет это сокровенное пламя. И не прекращаются ее Уходы из дома. Почему бы Сегалу не присмотреть за сыном? Справедливое Разделение труда. Если природа настолько пристрастна, что обрекла женщин носить зародыш, мы же должны что-то противопоставить подобной Дискриминации, правда? Наверное, ты, Сегал, пока я служила инкубатором для твоего отпрыска, не мог отвести глаз от какой-нибудь из твоих учениц, вернее, от ее тела. Так ведь? Могу поклясться, что так. Юное, девственное тело, уже созревшее и еще не деформированное… Скажи, Сегал, какая из твоих девиц это была?

Всплески ее эмоций удивляли его. Тело ее осталось невредимым, более того, оно было красивым. Заметны были лишь небольшие растяжки по бокам живота и маленький шрамик где-то не на виду. Сегал все эти нелегкие для него дни вспоминал, как проводил пальцами по этим местам.

— Теперь мы с тобой знаем, что каждый должен однажды уйти, — сказал он, не повышая голоса, затем коснулся рукой морщинок на ее лбу.

Она отклонилась назад и, как бы защищаясь, поднесла ладонь к лицу.

— Поздно, Сегал. Уже слишком поздно.

И снова он подошел к ней и встал рядом. Ноздри его трепетали от запаха ее тела, руки он убрал за спину, потому что ему хотелось тронуть ее волосы.

Как-то поздним вечером она вернулась домой, и Сегалу захотелось пригладить ее растрепавшиеся волосы. Он поднес нетерпеливые пальцы к ее лицу, а она уклонилась от прикосновения. Это из-за ветра, Сегал. И тогда он снова поднес пальцы к своим губам, вдыхая аромат ее волос и одновременно прося ее не будить их сына, который только что уснул, а в душе надеясь, что они с женой все уладят миром. И снова он дал ей безмолвное обещание, что никогда не станет задавать ей вопросов, никогда… Но Ханна уже стояла у кровати Авнера. А Сегал — рядом с ней, на страже. В позе покорной готовности. Авнер спит, и тон Сегала становится искательным, он доволен, что сумел найти слова… «Ханночка, — шепчет он прямо ей в ухо, — наш маленький Авнер спит, он уснул, я спел нашему сыну колыбельную, Ханна, Ханна, Ханночка моя, рассказал ему сказку о золотом козленке… — И он начал тихо напевать, после ночи ожидания:

Хи-хи-хи… — смеялся Сегал, прикрыв рот ладонями, и взгляд его приклеился к ее губам. — Простая песенка, верно?» Слова сочились из его рта, и Сегал знал, что, если остановится хоть на мгновение, из него исторгнется ужасный вой, какой издают по ночам волки. Но Ханна внезапно подхватила с постели мальчика, прижала его к груди, и Авнер начал хныкать: «Папа-а, пап…» Тогда Ханна его шлепнула. Свободной рукой ударила это тщедушное тельце: только бы он перестал, только бы замолк, молила она отчаянно…

— Ты все знал и ничего не сказал, — констатировала Ханна и, словно боясь тишины, гулко протопала в гостиную.

Сегал поплелся за ней, добрался до глубокого кресла, где в поздний час обычно уютно устраивался с вечерней газетой, медленно снял пальто, положил его на пол и затем сел.

Ханна стояла напротив мужа и буравила его обвиняющим взглядом.

— А что мне было делать? — спросил он, как будто в прошлом еще можно было что-то изменить. Ханна собрала с софы подушки, нагнулась, извлекла из ящика белье и стала расстилать простыню. Постель она застелила на одного, и не успел еще Сегал понять, что она делает, как услышал яростное: — Бороться надо было, Сегал. Бороться за меня.