Юрий Буйда - Третье сердце

– А как вы думаете? – Комиссар с мрачным наслаждением вдохнул свежий табачный дым. – Конечно, это решать суду, но думаю, что триста четырнадцатой статьи ему не избежать. А эта статья предусматривает только один способ наказания – гильотину.

Тео сдвинул скамейки, Мадо, завернутая в меховое пальто не по росту, легла на жесткое ложе и закрыла глаза. Она твердо решила пустить в ход нож-выкидушку, как только речь зайдет о ее свободе. Ей было все равно кого убивать – кюре, косоглазого служку, жандармов или даже Тео, – лишь бы вырваться из этой западни. Она надеялась на заварушку, которая наверняка случится, если жандармы попытаются штурмовать храм. И если случится заварушка, она не упустит своего шанса. Она не собиралась умирать заодно с кем бы то ни было. Даже заодно с Тео, который, похоже, совсем спятил. Ей было холодно, но она не жаловалась, чтобы не привлекать к себе внимания.

Тео проверил оружие. В револьвере Лебеля – полный барабан, шесть патронов, в браунинге, который он редко доставал и хранил в потайном кармане, – еще семь. Итого – тринадцать выстрелов.

Он предложил кюре глотнуть из фляжки, которую ему тайком передал Арман, чтобы «спасти от холодной смерти святого отца и эту бедняжку». Отец Андре – ему было лет пятьдесят – приложился к фляжке, закашлялся.

– Узнаю пойло Армана!..

– Оно горит, – сказал Тео. – Его можно заливать в бензобак.

Тео снял с себя кожаную куртку на меху и набросил на плечи служке.

– Сын мой, что же случилось? – спросил кюре. – Почему вы здесь?

Тео вздохнул.

– Еще несколько дней назад, святой отец, я думал, что я герой войны и добропорядочный человек. Но вот случилось… Случай открыл мне глаза, и я понял, что я преступник. Я совершил преступление двадцать один год назад, а узнал о нем только сейчас… Тогда, двадцать один год назад, я думал, что всего-навсего выполняю приказ. Я думал, что стреляю в мятежников, а вот сейчас выяснилось, что это были не мятежники, а женщины и дети. После этого моя жизнь перевернулась, господин кюре. Я был вынужден убить друга, а потом… и вот я здесь… мы едем в Лурд…

– Вот как…

– В газетах пишут, что брат Жером, который живет в Лурде, творит чудеса. Я хочу помочь Мадо: ей так хочется новую ногу…

– Ногу? Боже мой, о чем вы говорите?

– Брат Жером написал, что сделает ей новую ногу. Он творит чудеса, и она в это верит.

– Брат Жером… – Священник покачал головой. – Брат Жером жулик, и вчера его арестовала полиция. Вы не читали об этом в газетах? Брат Жером – проходимец и мошенник, наживавшийся на чужих несчастьях.

– Арестован… – Тео наклонился к священнику. – Только не говорите об этом Мадо. Она несчастна, господин кюре, она больна и несчастна. Мы проделали с ней такой путь…

– И вот вы здесь…

– И вот я здесь. – Тео помолчал. – Тут… – Он приложил руку к груди. – Тут что-то мешает. Оно растет и болит…

– Растет?

– Растет, святой отец. Наверное, тут у меня растет сердце Иисуса, и оно не дает мне покоя, черт бы его побрал.

Священник смотрел на него с изумлением.

– Тогда, двадцать один год назад, я стрелял в женщин и детей, но не видел их. Я не видел людей, в которых стрелял. Я был слеп, господин кюре. Я был ослеплен нечистой страстью. Я желал одну женщину… я страстно желал ее, я думал только о ней, я не мог больше ни о чем думать, только о ней, я обожал ее, я готов был на все, я ничего не слышал и не видел, я слышал только ее голос, видел только ее живот, ее лобок…

Кюре кашлянул.

– Я был слеп, святой отец. А спустя двадцать один год я прозрел. И тогда же у меня стало расти тут… сердце Иисуса… третье сердце…

– Сын мой, о чем вы говорите?

– Эта девочка, – Тео кивнул на спящую Мадо, – совершенно бессердечное существо. У нее нет сердца. Но зато у меня их два. Того, что у меня есть, хватит на двоих. Понимаете? Где два, там и третье, а третье сердце – сердце Иисусово… Но если это сердце благого и милосердного Иисуса Христа, то почему же оно так мешает, так болит и мешает, черт возьми? Иногда мне кажется, что оно вырастет величиной с арбуз. Или с тележное колесо. Оно станет больше меня… Почему оно мешает и мучает, господин кюре?

Отец Андре помолчал, собираясь с мыслями.

– А что вы сами об этом думаете?

– Это что-то внезапное и неотложное, господин кюре. И от этого невозможно избавиться. Говорят, что Бог – продавец стыда. Я знаю, что такое стыд… я не бессовестный человек, поверьте, я никогда не подводил товарищей… Но ведь и стыд… поболит и проходит… время лечит… Это что-то другое. Это страшнее. Понимаете?