Росен Босев - Дни, что нас сближают

С этого дня Демир почел себя мастером и, как старый колокольник, принялся усиленно ковать четверки, шестерки и восьмерки; четверки он подвешивает овцам брата, те проходят мимо ворот Стевана, и старый мастер их не останавливает — думает, что Демир отчаялся, Демир сдался.

Но в начале следующего лета, известен даже год — 1923-й, Демир привязал братовым овцам, кроме четверок мастера Стевана, шесть шестерок и четыре восьмерки из тех, что выковал сам. На этот раз Демир не стал прятаться в кустах ежевики и оттуда смотреть, что будет делать старый мастер, а сам провел отару через все село и вывел на холм, где поджидал его брат. Старый мастер услышал приближающиеся снизу колокольцы, вскочил с камня и стал всматриваться в отару — до тех пор никто в Карапче не смешивал колокольцы в одной отаре, такое он слышал первый раз. И когда он узнал шагающего перед овцами Демира, он понял, что молодой колокольник мастерит уже и шестерки, и восьмерки и умеет дать им нужный тон. Он снова сел на камень, понурил голову и так, не взглянув больше на чабана, пропустил отару мимо. Потом встал и, не дожидаясь остальных отар, захлопнул ворота и скрылся во дворе. В это лето он исчез из села и больше там не появлялся.

Рассказывая об этом, многие и гибель Демира летом 1973 года связывают с тем, что где-то в окрестностях появился будто бы другой мастер. А про Стевана известно еще, что в то лето к нему несколько раз заходили двое в нездешней одежде, соседи видели, как они появлялись рано утром и поздно вечером исчезали. Может, это были те самые люди, чьи ружья и карабины чинил мастер в канун Преображенского восстания.

В смутные годы после Сентябрьского восстания 1923 года чабаны почти не покупали колокольцев, но Демир не прекращал работы, и на стенах его мастерской уже не оставалось пустого места; однако понемногу народ успокоился, и молодые хозяева отар, подросшие к этому времени, стали захаживать в его мастерскую. За эти три-четыре благодатных года мастер подразжился деньгами и сыграл свадьбу, взяв в жены девушку из соседнего села Дреновец.

Мировой капиталистический кризис 1928 года ударил и по малым государствам, не обошел даже самых глухих сел; всякий инструмент и удобрения снова вздорожали, цены на зерно, шерсть и мясо в деревне упали, в городе выросли. А голодный 1929 год совсем разорил крестьян. Стены Демировой мастерской снова оказались увешаны колокольцами…

Потом народу немного полегчало, и уже в начале тридцатых годов, когда наступил запоздалый расцвет ремесел, а Демир был в самой силе, к нему начали ходить молодые чабаны и из окрестных сел, и из дальних — со всей долины Тунджи, отовсюду, где звенели раньше колокольцы старого мастера Стевана. После гибели мастера Демира летом 1973 года некоторые молодые его односельчане, рассказывая о нем, хватают через край, преувеличивают его значение для этих мест: они утверждают, будто в то время многие парни брались ходить за овцами именно ради голосистых колокольцев Демира, а их отцы, поощряя увлечение сыновей, покупали и разводили овец. Когда же парни становились чабанами, им не оставалось ничего другого, как летними вечерами и ночами играть на свирелях. И те, кто еще только учился играть, покупали у мастера колокольцы-восьмерки, потому что голос у них низкий, глухой, как голос свирели, когда он не взмывает вверх, а стелется низко над овцами, чтоб не услышали его опытные свирельники, рассыпающие свои трели далеко вокруг… Действительно, овцеводство в этом краю в недавнем прошлом было в почете, и еще сейчас большинство пожилых мужчин умеют играть на свирели. Правда и то, что знаменитый в здешних местах свирельник Тодор Карапчанский часто покупал у Демира колокольцы и подлаживал к ним свою свирель: медленно и густо отзывался на восьмерки, потом поднимал тон вместе с шестерками, а когда на холмах летними вечерами задувал слабый мягкий ветерок, подстраивался к четверкам. Как-то, перекликаясь с восьмерками звуком медленным и глухим, он заметил, что они не попадают в тон его свирели, и попросил мастера выковать ему колокольцы поглуше. Зимой он каждый день ходил в мастерскую Демира, который начал мастерить совсем новые колокольцы: такие же, как восьмерки, но с менее развалистым раструбом и с костяными языками. Подлаживаясь к свирели Тодора, он дал строй нескольким невиданным доселе колокольцам-девяткам и подарил их свирельнику. Потом мастер выковал еще много девяток. И в колокольцы поменьше стал подвешивать костяные языки. Правда и то, что старые свирельники этого края и теперь умеют брать на свирели самые низкие тона — может быть, с тех времен, когда Демир мастерил девятки с костяными языками.