Мартин Эмис - Беременная вдова

Он подергал дверь. Слава богу, устало подумал он; затем нажал роковым пальцем на звонок.

— Знаешь, чем я страдаю? Клинической амнезией. Так что ты думаешь? На той неделе будет парадный обед, он хочет взять меня с собой, а мама говорит, если ты в состоянии такое вынести, обязательно надо пойти, что бы это ни было. Адриано. Интересно, а танцы будут? Нет, ты представь.

На Шехерезаде был халат, какой могла носить — или в самом деле носила — ее двоюродная бабка Бетти в Нью-Йорке в 1914-м. Тяжелый шелк цвета шервудской зелени, с глубокими складками, начинавшимися прямо над талией. Он сказал:

— Брось ты это, Шехерезада. Тебе же лучше будет.

Она повернулась к нему спиной.

— Я не о себе думаю. Можно тебя попросить, это самое?..

Итак, Кит оказался за спиной у Шехерезады — спиной, к которой ни разу не потянулся, чтобы коснуться: младенческий кулачок ее копчика, длинная гряда позвоночника, надкрылья лопаток. И на мгновение ему подумалось, что он, наверное, и вправду способен протянуть свои теплые молодые руки туда, обхватить; но тут она отвела в сторону основную массу своих волос, захватив их большим и указательным пальцами, открыв сзади длинную, покрытую пушком ароматную шею (в точности на уровне его носа). И ему захотелось лишь одного: замереть, приложив лоб к ее плечу, замереть, охладить его, облегчить.

— Как это делается — просто взять и?..

Он потянул молнию к северу; соединил бархатные пуговки; закрепил застежку. Застежка ее халата, не больше скрепки, какая бывает у фей, господствующая над этой зеленью и всем, что та содержала.

— Наверное, это в последний раз. Что ты забыла.

— Наверное. — Она повернулась. — Но если приедет Йорк, я обратно перееду. Так что иди знай.

Через две-три секунды она снова повернулась и пошла. Он запер за ней дверь — за Шехерезадой, одетой в шервудскую зелень и шелестящей, как дерево. Зеленая великанша страшного леса. Девица Мэриан. Та, что забирает у богатых и отдает бедным.

Он издал вздох — вздох, направленный, возможно, в самые недра, к границе, где пролегает разрыв между нижней мантией и океанической корой… Вместо того чтобы раздевать ее, он ее одевал. Это еще произойдет, подумал он. Разве может все это и дальше идти не в ту сторону.

Кит стоял среди крючков и вешалок. Ванна, заметил он, содержала в себе два дюйма едва теплой воды, чуть-чуть замутненной и все-таки похожей на зеркало благодаря масляному разливу. Он подумал, не забраться ли в нее; подумал, не выпить ли ее — но лишь вытащил затычку и наблюдал, как в корчах рождается маленький водоворот.

Наконец началась настоящая жара. Тени, густые и резкие и (думалось ему) явно скрытные — да, вид у них был явно параноидальный, — тени более не способны были выдерживать строй и съеживались вовнутрь, а солнце вздувалось и опадало и перемещалось прямо над головой, словно желая неотрывно смотреть и слушать. В послеполуденные часы вкусовые и нутряные запахи деревни поднимались кверху слоями соли и подливы. Металлическое кресло внизу у бассейна зажимало тебя в своем огне, будто орудие пытки; кофейные ложки кусались или жалили. Ночи по-прежнему стояли сырые, однако воздух был густ и неподвижен. Собаки больше не лаяли (они скулили), а овечий рев ярости и скуки дрожал и застывал у них в глотках.

— С ним все нормально, — произнесла Лили в темноте.

— Нет, не нормально. Что в Адриано нормального?

— Его хозяйство. Там, внизу.

— Ты хочешь сказать, она его видела? — Он сглотнул как можно беззвучнее. — Я думал, он еще не забрался внутрь блузки.

— Да, по крайней мере, внутрь лифчика. Он между блузкой и лифчиком. Который с ночи на ночь должен сняться. Но она видела очертания внутри его белых брюк. И там все нормально. Не так, как это выглядит, когда он в плавках. По ее словам, плавки у него сделаны из бейсбольных рукавиц. Не пугайся того, как он водит.

— А что? Почему я должен пугаться?

— Он из тех людей, кто считает, что нужно всегда смотреть на собеседника. Поэтому он запоминает дорогу впереди, поворачивается к тебе и болтает. Всю дорогу в Рим он почти не сводил глаз с Шехерезады. Я сидела сзади. А он всю дорогу ехал в профиль. Ты знал, что она никогда ни у кого не отсасывала? Даже у Тимми.

— Нет, Лили, не знал. Откуда мне знать?

— Дело, понимаешь ли, отчасти в этом. Она только что получила три письма от подруг из колледжа, и все они заняты тем, что ведут себя как парни. Она хочет попробовать что-нибудь новое. Что в ее случае означает позицию, отличную от миссионерской.