Мартин Эмис - Беременная вдова

«Да будет секс до брака. И женщинам присущ плотский аппетит». Пока все хорошо. Но в манифесте имелись и другие положения; какие-то из них были написаны мелким шрифтом или невидимыми чернилами.

«Достанусь, достанусь, достанусь…»

То были последние слова Эхо, но умирать ей выпало долго. Все же осталась любовь и в мученьях растет от обиды. От постоянных забот истощается бедное тело. Эхо, однако ж, не превратилась во что-то другое (в мире, где она жила, — участь весьма обычная и не всегда неприятная) — в птицу, к примеру, или в цветок. Кожу стянула у ней худоба, телесные соки в воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости.

Голос живет: говорят, что кости каменьями стали. Голос убрел прочь сам по себе, невидимый и в лесу, и на голом склоне горы. «Достанусь, достанусь, достанусь…»

Юноша нежный, разумеется, остался жить в своей нежной красе. Пока другой мальчик, другой проситель (тоже некогда высмеянный и отвергнутый) не поднял голову к небесам. «Пусть же полюбит он сам, но владеть да не сможет любимым!»

Приемная дочь Кита Сильвия однажды сказала (выслушав его жалобы на физкультурные занятия, которые он посещал), что старость не для нытиков. Однако в нем росло подозрение: все обстоит гораздо проще. Старость не для стариков. Чтобы справиться со старостью, надо, по сути, быть молодым — молодым, сильным и в отличной форме, обладать исключительной гибкостью и очень хорошими рефлексами. Да и характер требовался недюжинный, он должен был соединять в себе бесстрашие юности с упорством и твердостью старости.

Он сказал: «Что же ты молчала, литература?» Старость может принести с собой мудрость. Но храбрость она не приносит. В то же время тебе никогда не приходилось сталкиваться ни с чем столь же пугающим, как старость.

На самом деле более пугающей — и столь же неизбежной для людей — была война. Он сидел в местной кафешке, и «Таймс» дрожал у него в руках . Этого можно было избежать (или хотя бы отсрочить). Почему никто не может установить настоящий casus belli [51] Повод к войне (лат.). ? Все очевидно. Американских президентов в военное время всегда переизбирают. Будет смена режима в Багдаде в 2003-м, чтобы не было смены режима в Вашингтоне в 2004-м.

Николас, все это поддерживавший, попытался вселить в него некое мужество по части месопотамского эксперимента, но Кит в тот момент не мог вынести и мысли о крылатом железе и бренной плоти, о том, что происходит при встрече жесткого механизма с мягким.

Мухи, подобно крысам, любят войну, любят поля сражений. Под Верденом (1916) были ослы, мулы, быки, собаки, голуби, канарейки и двести тысяч лошадей. Но лишь крысы и мухи (мухи численностью в миллионы) были там, потому что им это нравилось. Мухи были громадные, черные, беззвучные. Громадные. Крысы тоже были раздутые, словно те, кому война на руку…

Кит у себя в студии неотрывно смотрел на небо и наслаждался «видом»: панорама его собственной роговичной дряни, шероховатостей, наростов, которые плескались и хлюпали, когда он двигал головой. Глаза его — чашки Петри, а в них — культуры грязи и смерти.

Что делать, думал он, теперь, когда мухи поселились в моих глазах?

Уна говорила им, что всю жизнь ее инстинктивно тянуло на юг. «Но теперь, — сказала она, — я чувствую неправильность солнца».

Они ее не слушали (и всем им, насколько он знал, это сошло с рук).

Для них существовали два варианта: свариться или изжариться. Они сидели на солнце, скользкие от оливкового масла, целыми днями. А какими смоляными они делались в своей золотой кожуре юности!

Б другой раз Уна сказала ему с каким-то неподдельным восхищением и уважением: «Вы молоды». Еще тогда он задумался об этом, о том, как молодость радикально продвинулась вперед… Сначала 1914–1918, потом 1939–1945 — с перерывом в двадцать один год. Таким образом, в 1966-м, согласно расписанию, установившемуся за два поколения, пора было посылать молодежь Европы на линию смерти — в винодельный пресс смерти. Но история сломала эту схему. Молодым не суждено было умереть; им суждено было, чтобы их любили. Молодость это почувствовала и углубилась в себя. Единственная война, какую они знали, была та, что они вели во сне. Все и вся могло внезапно исчезнуть. Стало быть, да, tutto е subito. Все и сразу.