Мартин Эмис - Беременная вдова

— Не говори. Если сравнить, — заключила Лили, — собственные переживания начинаешь видеть совсем в другом свете.

Каждый день в замке появлялась целая команда слуг из деревни. Никогда прежде Кит не бывал постоянно в компании слуг.

Его биологические родители оба принадлежали к классу слуг: мать — горничная, отец — садовник. В любом случае Кит отличался левыми настроениями (весьма неярко выраженными по сравнению с теми, что питал пламенный Николас), а потому у него, конечно, сложились некие взаимоотношения со слугами в замке, взаимоотношения, состоящие из кивков и улыбок, и, как ни странно, поклонов (склонений верхней части тела в официальной манере), и нескольких итальянских слов, особенно с Мадонной, которая, помимо прочего, застилала все постели, и с Эуженио, номером вторым по части роз и газонов. Обоим было лет по двадцать пять, и иногда, когда они ненадолго оставались наедине, их можно было увидеть смеющимися. И потому Кит начал гадать, не придет ли к ним любовь, к смотрительнице постелей и смотрителю цветов. А еще Эуженио занимался верандами и выращиванием фруктов.

Стало быть, ход его мыслей был прозрачен. Однако к тому времени он успел прочесть достаточно, чтобы знать об ожесточении слуг, о бессильной ярости, испытываемой слугами. Он надеялся, что сам он не унаследовал этого; он полагал, что ожесточение должно скапливаться позже, к концу жизни слуг, с возрастом, которого его родители не достигли… Кита с детства приучили думать, что все это — его происхождение — не так уж важно, не так уж важно. И пока он с этим соглашался. Кстати говоря, он всегда знал, что Тина ему не мать, а Карл — не отец. Эта информация составляла его колыбельную . Ты наш приемный сын, и мы тебя любим, напевала Тина по меньшей мере год, пока он не начал понимать. Происхождение было не так уж и важно. И он решил сказать об этом пару слов Кончите, прежде чем она отправится на север.

У Кончиты было два плюшевых зверька: Патита (утенок) и Кордерито (барашек), и она обожала раскрашивать — ей было двенадцать лет, а она по-прежнему обожала раскрашивать. До смерти хочется пораскрашивать (произн. «пораскрасивать»), говорила она, когда обед подходил к концу. Извините, но я пошла (произн. «посла»). До смерти хочется пораскрашивать. На этом она уходила в библиотеку со своими книжками-раскрасками. Морские берега, машины и автобусы, девичья одежда и, конечно, всяческие цветы.

Лили подошла к нему, когда он сидел за круглым каменным столом на самой верхней террасе восточного сада. Потеплело, но небо по-прежнему хмурилось, и свет был желтушный, как обычно при низком давлении, предвестник грозы. В желтоватом воздухе различимы были запахи: il gelsomino (жасмин), il giacinto (гиацинт), l'ibisco [14] Гибискус (ит.). и нарциссы, нарциссы… Кит все еще осмысливал события — или не-события (он сам не понимал) — путешествия через Пассо-дель-дьяволо бок о бок с Шехерезадой. Он сам не понимал. Кого ему было спросить?

— Ты с одного на другой перескакиваешь, — заметила Лили.

— Ну а как их иначе закончить? Я не про «Тома Джонса»; «Том Джонс» — замечательная книга. И вообще, Том — парень что надо.

— В каком смысле?

— Подонок. Но «Кларисса» — это кошмар. Ты не поверишь, — сказал он (а он, кстати говоря, решил чаще ругаться), — но у него две тысячи страниц уходит, чтобы ее выебать.

— Господи.

— Вот-вот.

— Но если серьезно, ты себя послушай. Обычно когда ты читаешь роман, то все время твердишь о вещах, ну, я не знаю, типа уровня восприятия. Или глубины морального порядка. А теперь — сплошная ебля.

— Это не сплошная ебля. Один раз за две тысячи страниц. Разве это сплошная ебля?

— Нет, но твердишь ты только об этом.

Змиев в этом саду не было, зато были мухи: на средней дистанции — расплывчатые пятнышки смерти, а вблизи — вооруженные участники движения за выживание с лицами-противогазами. Еще тут были шелковые белые бабочки. И огромные пьяные пчелы, пульсирующие шары, словно несущие свой собственный электрический резонанс; когда они врезались во что-нибудь твердое — ствол дерева, статую, цветочный горшок, — то звонко отскакивали назад: положительный заряд отталкивается положительным.

— Две тысячи страниц — столько, наверное, на это и уходило. Когда?

— Э… в тысяча семьсот пятидесятом. Да и то ему пришлось одурманить ее наркотиками. Угадай, что она делает потом? Умирает от стыда.

— И это должно выглядеть печально.