Во время Золотого века этот фон — музыку прогресса — слышали почти все. Первый телефон, первая машина, первый дом, первый летний отпуск, первый телевизор — все под музыку прогресса. Затем, в 1966-м, — пришествие полового акта и полное господство детей Золотого века.
Нынче в странах Первого мира «поседение земного шара», как выражаются демографы, «будет составлять наиболее значительный популяционный сдвиг в истории». Золотой век превратился в Серебряный шторм, толпа «шестидесятников» превратилась в толпу шестидесятых, а молодые стали теперь старыми.
— За одним-единственным исключением, — сказал он жене. — Клифф Ричард. Он по-прежнему молодой.
* * *
— Когда-то у меня был костюм Адама, — продолжал он. — Но с ним что-то случилось. Он больше не подходит. И весь износился. Можно было бы, наверное, отнести его в «Дживс». Однако такому место в невидимой починке.
— Сходи еще раз к врачу, — предложила она. — Сходи к тому, который тебе понравился, в Сент-Мэри.
— Прекрасно. Из «Клаб-Меда» — в «Клаб-мед».
Первый «Клаб-Мед», или «Средиземноморский клуб», был названием сети приятных курортов, предназначавшихся тем, кому от восемнадцати до тридцати. Второй «Клаб-мед», или «Мед-клуб», был названием кафетерия при больнице Сент-Мэри. Во втором «Клаб-меде» ограничений на возраст не было, хотя он, казалось, и вправду обслуживал более зрелых клиентов.
— Я тебе не говорил, — вспомнил он. — Когда я ходил в последний раз, этот чувак сказал, что у меня, возможно, СХУ. Синдром хронической усталости. Этот самый, миальгический энцефало… энцефаломиелит. Или МЭ. Вирус в мозжечке. Но оказалось, у меня его нет. Короче. Знаешь, Палк, по-моему, мне лучше становится. — Он давно не называл ее так (уменьшительное от Палкритьюд). — Это было просто что-то психологическое.
— С чего ты это взял?
— Не знаю. Тьфу-тьфу. Но впечатление действительно угнетающее. Из поколения «мое эго» — в поколение МЭ. Из «Клаб-Меда» — в «Клаб-мед». Прекрасно.
* * *
Мы подходим к пункту четвертому революционного манифеста — да, к тому самому, что причинил больше всего расстройства.
…Говорят, в семнадцатом веке существовало «отстранение чувственности». Поэты не могли более одновременно думать и чувствовать. Шекспир мог, метафизики могли — они могли писать о чувствах и сексе с умом. Но это ушло. Поэты более не способны одновременно думать и чувствовать естественным образом. Мы хотим сказать лишь одно: пока дети Золотого века становились мужчинами и женщинами, произошло нечто аналогичное. Чувства уже были отделены от мыслей. А потом чувства были отделены от секса.
Таким образом, выяснилось, что положение чувств (в очередной раз) сместилось. Именно это едва ли не доконало его, а также множество тысяч — возможно, даже десятки миллионов — других.
* * *
Юноша нежный долго лежал, к траве головою приникнув усталой. И конец наступил — смерть закрыла глаза, что владыки красой любовались.
Даже и после — уже в обиталище принят Аида — В воды он Стикса смотрел на себя.
Воды Стикса — вот что досталось ему, вот что заменило ему серебристый ручей. Больше ничего.
Сестрицы-наяды с плачем пряди волос поднесли в дар памятный брату. Плакали нимфы дерев — и плачущим вторила Эхо. Эхо — или же призрак Эхо, или же эхо Эхо — вторила его последним словам: Прости, прости. Увы мне, увы мне, увы мне. Не было тела нигде. Но вместо тела шафранный ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками.
Нам дают понять, что распад — угасание, усыхание — юноши нежного свершился в течение одного дня и одной ночи. В этом он отличался от его детей, детей Золотого века.
* * *
Сильвия сказала, что заскочит показать им свою новую форму. Свою новую форму — форму феминистки. И Кит подготовился к неожиданности, ибо такова уж была Сильвия. В кухне она апатичным взмахом сняла свое шерстяное пальто (стояло 15 мая 2003 года) и апатичным тоном произнесла:
— Это же смех один. — На ней были белая мини-юбка с намалеванным красным крестом святого Георгия, блузка без рукавов с надписью «шлюха», напечатанной поперек груди, плюс несколько ювелирных изделий (съемных) в пупке, в нижней губе и в обеих ноздрях. — Дольше шести месяцев это не продержится. Но вообще это просто смех один.
— Надеюсь, это смывается.
— Ну что ты, мам, конечно смывается. Ты что, думаешь, я так и буду ходить в девяносто лет — все бедра в змейках? У нас сегодня вылазка по стрип-клубам. С сестрами. Мы все так раскрасились. Надеюсь, ты мной гордишься.
Читать дальше