Что было, то было. Отец по линии Госэпидемнадзора был одно время ангажирован службой отлова безнадзорных животных – шла кампания профилактики бешенства. Юный Коленька, столь же здравомыслящий, сколь и впечатлительный, однажды побывал у отца на работе – в так называемом карантинном виварии. С тех пор слово «живодерня» стало для Николая кодовым именем благоприобретенного комплекса, так и не изжитого им ни на его философском, ни на экономическом, куда он перепоступил после академки, ни опять на философском, где восстановился, чтобы защитить дипломную с весьма не характерным названием «Долг и платеж» («…и падёж», слышало чуткое ухо нечто ветеринарское).
Ни философом, ни экономистом, ни тем более зоозащитником Николай так и не стал. Public relations – вот муза, которой он служит.
Не хотел за Ушанкой. Пункт-приемник находился за чертой города. Думал взять Тетюрина как зачинателя проекта, но тот после утренней стрелки на безымянном острове крепко спал у себя в номере. Друг Жорж взялся помочь. Третьим был водитель автобуса Женя, которому платили 200 в день (рублей).
Предчувствуя стресс, Колян (что делать!) купил пузырек.
Хозяин сторожки называл свою каморку офисом. А может, он и прав был – сторожкой помещение становилось только после шести, когда уходили служащие. Что-то среднее между школьным мед. кабинетом и жилконторским «красным уголком», каким хранит его коллективная память.
– Батя, а за кого голосовать будешь?
– Не голосую, – гордо ответил старик.
– Абстинент, – сказал Жорж.
Сторож, по-видимому, почувствовал себя уязвленным:
– Ничего, ничего, я тоже грамотный. Я такой тут зачет сдал, вам и не снилось.
– Тут зачеты сдают? – удивился Колян.
– А ты как думал! – важно изрек старик. – Мы тоже грамотные! У нас начальник еще в прошлом году в Москву посылался. На курсы повышения этого… квалификации. Потом семинар здесь проводил, читал предметы разные… Мы зачет сдавали.
– Ну и какие предметы вам начальник читал?… интересно даже.
– А вот такие. Зоопсихологию!.. Съел?… Вот какие!.. Управление стаей!.. Съел?… Юридические вопросы отлова!..
– Да ты, батя, профессор!
– Профессор не профессор, а перед Европой обязательства имеются!.. Гуманизм, можно сказать!
– Подожди. Тебе-то зачем сдавать зоопсихологию. Тебе надо психологию воров-собачников… или как вы их называете…
– А ты не думай, я тут только с весны сторожу. А до того я двадцать пять лет на отлове работал. Я с закрытыми глазами ее поймаю. Меня тут каждая собака знает. Я по улице иду, а они уже передают друг дружке, что Митрофанович идет, за километр обходят!
– Ты, батя, если цену нагоняешь, зря стараешься, договор дороже денег.
– Здесь ждите, ключи принесу. – Он вышел из помещения.
Колян смотрел в зарешеченное окно и видел глухую кирпичную стену, обезображенную многочисленными выщерблинами, словно здесь кого-то расстреливали. «Сиська» – мелом написано кое-как, стало быть, конкуренты проникли даже сюда.
Жорж изучал от скуки приказы на стенде, которые ему казались юмористическими, и основополагающие документы – положения, инструкции, предписания.
– А вот и про нас! – Он читал: – «Запрещается присваивать себе отловленных животных, продавать их и передавать каким-либо организациям».
Колян отозвался:
– Посодють.
– Слушай, как тебе нравится? «Эвтаназия и стерилизация производится только лицензированным специалистом-ветеринаром с соблюдением правил обезболивания».
– Мне это не интересно, – сказал Колян.
Вернулся страж и повел их в собачий острог. Собак было человек пятьдесят, несчастные заключенные; все сразу завыли, залаяли, заскулили. Справа под навесом за металлической сеткой томились больные, облезлые, у одной, отдаленно похожей на лайку, весь бок был голый и мокрый, у другой живот раздут так, что касалась земли гипертрофированными сосками. Слева – вроде бы чистые.
– Здесь, – подвел сторож, – глядите, здоровенькие.
– Вон ту, – сказал Колян, показывая на лохматое существо, виляющее хвостом. – Видишь, глаза какие.
– Молоденькая, – похвалил сторож.
– А мне кажется, та потелегеничнее… нет? – спросил Жорж.
Телегеничность и лохматость были основными условиями отбора.
– Нет, – сказал Колян твердо. – Эта на Ушанку не тянет. Вон та Ушанка.
Услышав слово «ушанка», сторож полюбопытствовал:
– Скорняжите, значит?
– Сам ты скорняжишь, отец, – сказал Колян.
Старик смело прошел за сетку к собакам, через минуту на Ушанку надели поводок. Колян, склонясь над счастливой дворнягой, рассматривал шерсть на спине, много ли блох; сын ветеринаров знал, что о присутствии блох можно судить по черным точечкам на кончиках ворсинок – то блошиные экскременты.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу