Сергей Носов - Дайте мне обезьяну

– В чем я не уверен, – рассуждал Борис Валерьянович, – так это в выборе собачьей клички. Ушанка… С одной стороны, хорошо: доброта, теплота, уют, ощущение домашности, не так ли? Где-то даже неожиданно, нестандартно… посмотрите, вместо характерного для данной ономастики грубого эр – Рекс, Курт, Адмирал – предлагается нетрадиционный глухой шипящий звук ша: Ушанка, Ушаночка… Если вдуматься, это имя более кошачье, чем собачье, но в координатах нашего мифа столь парадоксальная фонетика вполне адекватна исходной задаче, что я и отношу к безусловным плюсам. А вот минус. Почему, собственно, Богатырев назвал собаку Ушанкой? Мы ведь все знаем, что такое ушанка, и ни для кого не секрет, что шкура некоторых собак в конечном итоге идет на головные уборы. Что же хотел сказать Богатырев, называя собаку Ушанкой? Не выдает ли Ушанка в Богатыреве приверженца черного юмора? Или, еще хуже, не выдает ли в нем некие тайные помыслы?

Тут все внимавшие Кукину дружно запротестовали, и Борис Валерьянович не стал настаивать на безупречности своего доброжелательного анализа.

Имя Ушанка всем нравилось.

Эта ночь для Филимонова оказалась библиотечной ; он провел ее у Оленьки Жур.

Где-то около двух, когда черед настал угомону, во дворе под окном кто-то с чувством разбил бутылку, – Ольга повернулась на другой бок, лишив толстобокого Филимонова причитающейся ему части общего одеяла. Он никогда и никого в постели, даже собственную жену, не называл по имени (во избежание понятных недоразумений), а потому сказал так: «Дорогая!» Статус-кво был немедленно восстановлен; чем-то тронуло Олино сердце его «дорогая», она поцеловала в лоб ночного пришельца, нежно потрогала его подбородок и, склонясь над лежащим на спине Филимоновым, вдруг – в темноте – ни с того ни с сего – принялась исповедоваться: рассказывать о своих мужиках, какими были они. Все они были читателями библиотеки. Филимонов явственно представил каждого из своих предшественников: капитана милиции, в которого когда-то воткнули гвоздь и который, любя Ольгу, продолжал жить с нелюбимой и глупой супругой… тщедушного, но доброго преподавателя химии, чья ортопедическая обувь источала неприятный кисловатый запах и от кого родила Ольга четыре года назад мальчика Рому – Филимонова тезку… а также представил Юрия Ильича, с волосиками в ушах, старшего технолога производства костяной муки, не вернувшего двухтомник Хемингуэя… Быть их современником неприятно Филимонову было. Он слушал Ольгу с нарастающим беспокойством. С некоторых пор в нем развивалась реалофобия, профессиональная болезнь имиджмейкеров. Он побаивался действительности, особенно голой и не приукрашенной.

С удивлением узнал Филимонов, что при городской читальне обитает бомж, подобно тому, как это бывает при некоторых столовых, – не имеющего документов нельзя записать официально, но все-таки его подкармливают духовной пищей – дают читать толстые журналы, безвозмездно рассылаемые по библиотекам России небезызвестным Институтом «Открытое общество».

– И ты с ним тоже спала? – Филимонов спросил.

– Нет, ну что ты… Но он глядит на меня голодными глазами… И часто рассказывает о себе… Знаешь, он…

– Не надо!

Филимонов сам стал рассказывать – не о себе, о других – историю о тех двоих, – как они познакомились посредством собаки, и не могла выбрать собачка между потерявшим ее мужчиной и нашедшей ее женщиной, все смотрела то на одного, то на другого.

– Тебе ничего не напоминает? – спросил Филимонов.

– Что-то да… Дай подумаю…

– Ну что, что? – торопил Филимонов.

– «Каштанку»!..

– Да ты что! Правда?

– Причем – мультфильм!

Мультфильм!.. «Каштанка»!.. Вот тебе дежавю! Он ведь чувствовал, что это на что-то похоже!.. Ай да Тетюрин, ай да сукин сын!.. И пусть!.. Отлично.

Только в «Каштанке» вообще женщин, кажется, не было – ни в рассказе, ни в мультфильме… Там два мужика… Не суть важно. Пусть припоминают, пусть ощущают смутную причастность к событию.

Бывшему редактору Филимонову никогда не доводилось редактировать Чехова.

Но мультяху он видел. Давно.

– Только, пожалуйста, очень тебя прошу, больше не рассказывай о своих любовниках.

– Не буду, – покорно Оля сказала.

Филимонову захотелось что-нибудь ей приятное сделать.

– Хочешь, мы тебе присудим второе место на конкурсе анаграмм? Приз дадут.

– Какой?

– Ну не знаю, вафельницу электрическую… Или утюг…

– А почему не первое?