Владимир Кунин - Ребро Адама

- Я ничего не знаю - я убираю раскладушку!

- Ну что за паршивая девка, - чуть не плачет Лида.

Уже готовая к выходу из дому, она бросается в комнату Бабушки, осторожно выпрастывает из-под нее судно и мчится с ним в ванную.

Нина Елизаровна всего этого не видит и поэтому снова кричит:

- Кому я говорю, Настя! Не тебе - мне потом белье застирывать!

- Лидка уже выносит! Чего вы на меня с утра, как два Полкана?

Дверь в ванную открыта. Видно, как Лидка второпях споласкивает судно, спускает воду.

- Мамочка, ты не брала мой проездной?

- Нет.

- Зачем тебе проездной? - спрашивает Настя. - Тебя на машине возят.

- Дура! Пока меня возят только в одну сторону. Мамуля! Ну посмотри, где мой проездной! - Лида пробегает с судном через комнату.

- Лидочка, ищи там, куда ты его положила. - Нина Елизаровна появляется в полном макияже, с тщательно сработанной прической.

Настя даже присвистнула:

- Ты кого-нибудь ждешь? - В ожидании ответа она бросает в рот несколько таблеток и запивает их водой.

- Что за таблетки ты жрешь? - Нина Елизаровна испуганно хватает Настю за руку. - Покажи сейчас же!

- Да смотри, смотри. Аскорбинка с витамином «С».

- Боже мой, где мой проездной билет? - мечется Лида. - Ты не брала, Настя?

- Да подавись ты своим проездным! - Настя вытаскивает из заднего кармана джинсов проездной билет и бросает его на стол. - Когда у меня будет мужик с тачкой, он меня будет возить и туда, и обратно.

Лида в отчаянии подхватывает сумку, проездной билет и мчится к дверям:

- Мамулечка, умоляю, дай ей по шее! Целую!

И Лида выскакивает из дому, хлопнув дверью.

Настя тут же садится на подоконник и наблюдает утренний ритуал.

Вот из парадной выскакивает Лида, вот она подбегает к машине, вот Андрей Павлович, недовольно глядя на часы, целует ее в щеку, и они укатывают.

- Знаешь, ма… - задумчиво говорит Настя.- Мне кажется, что этот Андрей Павлович со своим односторонним движением все-таки жлоб.

- Чего это ты вдруг взялась лопать аскорбинку? - подозрительно оглядывает Настю Нина Елизаровна.

- Весной и осенью нужны витамины. Кого ты ждешь, ма?

- Не твое собачье дело. Вот тебе рубль и выметайся из дому.

- Мне этот рубль - до фени.

- Эт-т-то еще что за выражения?! - возмущается Нина Елизаровна.

- «Собачье дело» можно, а «до фени» слух режет, - усмехается Настя и неторопливо натягивает куртку. - Дай двадцать копеек.

- Почему только двадцать?

- На автобус и на метро. В обе стороны.

- А что ты есть будешь?

- Пока я на практике в продовольственном магазине…

- Слушай, - от огорчения Нина Елизаровна даже опускается на стул. - Но это же гнусность. Это элементарно безнравственно и неинтеллигентно. И ты не имеешь права…

- Я тебя умоляю, ма! - досадливо прерывает ее Настя. - Не берись переделывать систему.

- Да плевать мне на систему! - вскакивает Нина Елизаровна. - Я не хочу, чтобы ты в ней участвовала!..

- Хорошо, хорошо, хорошо, - кротко говорит Настя, берет рубль и целует мать в щеку: - Декабристочка ты моя! - Она взмахивает сумкой в сторону бабушкиной комнаты: - Привет, бабуля!

На автобусной остановке масса народу. Рядом два киоска - газетный и табачный.

Настя покупает пачку сигарет «Пегас», тщательно пересчитывает сдачу и видит подкатывающий переполненный автобус.

Она тут же деревянно выпрямляет правую ногу в колене и нахально, будто бы на протезе, ковыляет к передней двери автобуса, минуя громадную очередь, которая штурмует заднюю дверь.

Мало того, она требовательно протягивает руку, и кто-то из сердобольных пассажиров помогает «девочке-инвалиду» подняться в автобус.

В салоне ей тут же уступают место между совсем древним старичком и беременной теткой с годовалым ребенком на руках…

Дома Нина Елизаровна, уже возбужденная, порхает по всей квартире в нарядном платьице, которое расстегивается целиком, как халатик. Тоненький красный лакированный поясок выгодно подчеркивает талию. Единственное, что не гармонирует с ее внешним видом - старые, стоптанные домашние тапочки.

Одновременно она умудряется накрывать на стол, чертыхаясь, вспарывать консервную банку «Завтрак туриста», тоненько, элегантно кроить сыр, нарезать хлеб, молоть кофе… И привычно болтать с матерью.

Где бы ни оказывалась Нина Елизаровна - в кухне ли, в большой ли комнате, в коридоре, около постели матери, - она не умолкает ни на секунду:

- …какой-то прелестный в своей незащищенности! Две недели, клянусь тебе, каждый день мотался в наш кретинский музейчик! Очень, очень милый! Уверена, что он тебе понравится. Знаешь, ничего нашего, московского! Ни нахрапа, ни хамской деловитости: машину - «взял», икорку, осетринку - «сделал», на министра -«вышел», кислород кому-то - «перекрыл»… Просто поразительно! Нормальный застенчивый человек. Чуточку, ну самую малость, провинциальный. Но и в этом свое очарование! Наверное, только там, да, мама, остались такие? На юге России. Помнишь, под Одессу ездили, когда Лидка маленькой была. Там же до старости -«Ванечка», «Колечка», «Манечка»… И странно, и мило - старику за семьдесят, а он у них все «Петичка»! Я думаю, это в них чисто климатическое. Больше тепла, больше солнца… Суетни меньше. «О, море в Гаграх, о, пальмы в Гаграх», - поет Нина Елизаровна и ставит на стол масленку.