Хантли Фицпатрик - Моя жизнь по соседству

Я поворачиваюсь, чтобы заглянуть Нэн в глаза, но она на пару шагов впереди – спешит прочь от кабинета.

На следующий день у меня поздняя смена в «Завтраке на палубу!», с девяти до часу, а не с шести до одиннадцати. Вот я и решаю сделать себе смузи, пока мама, сдвинув брови, просматривает сообщения на сотовом. В последнее время я толком ее не видела и теперь гадаю, стоит ли рассказывать ей про Клэя. Только я решаю, что стоит, как она захлопывает телефон и открывает холодильник, постукивая носком сандалии по полу. Она вечно так стучит перед телевизором, словно ждет, что блюдо с клубникой выкрикнет: «Съешь меня!» – или что апельсиновый сок сам нальется в стакан.

Стук! Стук! Стук!

Еще это ее излюбленный прием: молчать так громко. Волей-неволей начинаешь разговаривать, только бы заполнить тишину. Я уже открываю рот, но, мне на удивление, первой заговаривает мама.

– Милая, я о тебе думала, – заявляет она таким тоном, что я не сдерживаюсь.

– О моем расписании на лето? – спрашиваю я и тотчас чувствую себя виноватой из-за сарказма, прозвучавшего в моих словах.

Мама берет упаковку яиц, рассматривает и возвращает в холодильник:

– Да, разумеется. Следующие выборы легкими не будут. Это не как в первый раз, когда единственным моим оппонентом был безумный либертарианец. Без упорного труда я запросто могу проиграть. Поэтому я так благодарна Клэю. Я должна сосредоточиться, но хочу быть уверенной, что вы в полном порядке. Трейси… – Мама снова стучит по полу. – Клэй говорит, не волнуйся, мол, отпусти ее, осенью она так и так уедет в колледж. А вот ты …Как объяснить, чтобы ты поняла?

– Мне семнадцать. Я понимаю все.

Перед глазами снова встает Клэй с той женщиной. Как мне о них заговорить? Через мамино плечо я тянусь к блюду с клубникой.

Мама гладит меня по щеке:

– Когда ты так говоришь, я сразу вспоминаю, какая ты юная. – Ее лицо смягчается. – Понятно, тебе непросто привыкнуть к тому, что Трейси нет дома. И меня тоже. Дома будет тихо. Милая, ты ведь понимаешь, что все лето мне придется много работать?

Я киваю. В доме уже тихо без фальшивого пения Трейси в душе и ее топота на лестнице.

Мама достает из холодильника фильтрованную воду и наливает в чайник:

– Клэй говорит, мой потенциал больше нынешней должности. Дескать, я могу стать по-настоящему значимой. Не просто женщиной, которая пробила себе дорогу в политику благодаря своему трастовому фонду…

Именно так написали во многих передовицах, когда мама выиграла в первый раз. Я читала те статьи и прятала газеты, надеясь, что мама не увидит. Но она, конечно, увидела.

– Люди смотрят на меня, но настоящую меня давно никто не видел. – Мама замирает с фильтрованной водой в руках. – Ваш отец… Мне казалось, что он видит. Но после него… Я стала старше, появилось столько дел… Кто теперь на меня смотрит? Вы с Трейси… Она осенью уезжает в колледж, ты – на следующий год. Вот я и думаю… Теперь их очередь? Когда я свою упустила? Клэй быстро примирился с тем, что у меня дочери-подростки. Он по-настоящему понимает меня, Саманта. Словами не передать, как это здорово…

Мама поворачивается ко мне. В жизни не видела… чтобы она так сияла.

Ну как мне сказать: «Мама… ну… по-моему, у него есть другая»?

Я думаю о Джейсе Гарретте: он понимает меня без лишних слов и объяснений. Вдруг у мамы с Клэем так же? Пусть он не окажется гнусным бабником!

– Мам, я очень рада, – заявляю я, нажимаю «ВКЛ», и кухня наполняется рокотом блендера, рубящего клубнику и лед.

Мама убирает мне со лба волосы, ставит емкость с фильтрованной водой на стол и не отходит от меня, пока я не выключаю блендер. Потом воцаряется тишина.

– Вы с Трейси – лучшее, что у меня есть, – говорит она мне в спину. – Лучшее в личном плане. Только личное – далеко не все. Не хочу, чтобы мои достижения ограничивались детьми. Хочу… – Мама осекается, и я оборачиваюсь.

Мама смотрит вдаль на что-то мне не видимое. Внезапно мне становится за нее страшно. С мечтательным выражением лица она кажется просто женщиной, не моей мамой, не фанаткой пылесоса, которая закатывает глаза, стоит Гарреттам допустить малейшую ошибку. С Клэем я сталкивалась лишь дважды. Наверное, свой шарм у него есть, хотя у моего отца он тоже был. «У вашего отца был шарм», – повторяет мама с горечью, словно шарм – запрещенный препарат, который она принимала по его настоянию и потеряла голову.

Я откашливаюсь и спрашиваю, надеюсь, непринужденно, а не как шпионка: