Михаил Чулаки - У Пяти углов

Взвалить на себя весь мир…

Если не взваливать, то не стоит и писать. Духовную оболочку Земли, так ясно мерещуюся Филиппу, пронизывают всевозможные волны — следы мыслей, мечтаний, страстей. Сталкиваются волны — часто уродливые, часто страшные. А он — он должен внести чуточку гармонии. Иначе не нужна ни его музыка, ни чья другая. Иногда во время сэоих прогулок по пустынным улицам и набережным Филиппу кажется, что он и вправду вносит частицу гармонии в этот мир. Самообман, на верное, но необходимый ему самообман. А вдруг и вправду вносит?!

Все стихотворение безвестного Макара, конечно, не запомнилось с одного раза, только две главные строчки — опорные.

Но такая почти что мания величия — сознание, что он вносит в мир частицу гармонии, — ничуть не заставляет Филиппа считать себя выше окружающих. Наоборот, почему-то он часто кажется себе ничтожнее других. Вот даже когда бежит к телефону и торопится снять трубку первым: потому что недостоин, чтобы соседи отвлекались ради него от своих занятий. А они достойны, чтобы он отвлекался ради них. Почему — непонятно. Никаких положительных доказательств, что они заняты важными, интересными делами, не существует, и все-таки Филиппу инстинктивно кажется, что и соседи, и другие люди живут интереснее, чем он, и он готов с ними поменяться судьбой.

Ну нет, и все тут! Для скольких людей есть, а для него — нет. Такой, которая поверила бы в него сильнее, чем он сам в себя верит. Для которой быть с ним — счастье. А не доживание, не прозябание. Когда-то показалось, что Ксана — та самая женщина.

Оказывается, слова уже нашли мелодию. Выходил, вышагал. Нет, не романс, — романс получился бы надрывным. Только хор: здесь необходимо многоголосье.

Шагая за мелодией, Филипп забрел к Египетскому мосту. Пора было поворачивать домой.

Нехорошее это занятие: жалеть себя. Филипп очень легко впадает в хандру, очень чувствует всякую обиду, всякое к себе пренебрежение, иногда и мнимое. Но он знает за собой эту черту и старается скрывать. Он часто видит, как и коллеги-композиторы, и артисты — эта публика особенно часто! — бравируют своей сверхчувствительностью, преподносят ее окружающим как доказательство своей избранности, как непременное свойство творческой натуры. Отвратительное зрелище! Нет, обиды и всякие такие мимозные переживания надо прятать, рассказывать о них так же неприлично, как говорить вслух о некоторых болезнях… Ну и в результате Филипп имеет репутацию человека спокойного, даже флегматичного, что вредит и репутации его музыки: те, кто выставляет напоказ свои расшатанные нервы, свою болезненную чувствительность, получают как бы дополнительные баллы на конкурсе славы — ведь творец и должен быть слегка сумасшедшим, это же всем известно, и, следовательно, тот, кто сумасшедшее, тот и пишет талантливее.

Таких и женщины легче любят, прощают капризы, прощают истерики, даже еще и любят больше за подобные- проявления гениальной натуры. Пусть, — Филипп очень хочет быть любимым, очень хочет популярности, но не согласен добиваться любви и популярности такими пошлыми методами.

Набережные фонари отражались в осенней воде. В конце октября река как бы предчувствует лед, который скоро ляжет на нее, и заранее покорно застывает, готовится. Осень всегда слышится Филиппу высокой нотой, которую держат и держат дисканты, — и зябко и одиноко от этой ноты. Не любит он осень. А есть деятели, которые клянутся в своей любви к осени из одного подражания Пушкину. Нет никого скучнее снобов.

Когда вернулся домой, Ксана еще домывала посуду. Сколько можно этим заниматься?! Даже Антонина Ивановна уже ушла спать, но Ксана не торопилась. Она вообще норовит поздно лечь и поздно встать, а Филипп как раз наоборот, вот и получается, что живут они постоянно как бы в несовпадающих фазах. Сделалось это постепенно, в начале их совместного житья Ксана радостно вставала рано, они летом, бывало, в половине шестого на первом автобусе ехали в ЦПКиО, купались в пруду, гуляли по пустому парку, дышали неестественно свежим воздухом, — странно сейчас вспоминать, будто и не с ними это было.

Есть у кошек компасное чувство, или как его иначе назвать? Когда за шестьсот километров из незнакомых мест домой возвращаются. Так есть или нет?! Федя поспорил с Димкой и Аликом. Они спорили в обед, недоспорили — а чего спорить зря? Надо поставить эксперимент! У Феди сразу идея.