Михаил Чулаки - У Пяти углов

— А выпить не даешь, — сказал Ваня.

— Вот-вот, тебе, чтобы расслабиться, надо выпить, а в том-то и дело, чтобы быть раскованным естественно, без всякого пьянства.

— Там они все время пьют, почитай их романы, — сказал Степа Гололобов. Он редко говорил, но как-то основательно.

— Как они пьют — наперстками, — пренебрежительно отмахнулась Лида. — А сам фестиваль и этот мой диплом — да ничего особенного.

— В рамку повесила на стене, — сообщил Ваня.

— Ну и что? И ты бы повесил. Потому что он дался мне — знаете как? Понимаете, я вошла в заблуждение, когда готовила к нему партии.

— Ты сама вошла в заблуждение, или тебя ввели? — уточнил Степа.

— Ввели, но так ввели, будто вошла я сама. Сначала же должна была ехать наша Элла Тараскина, ей прислали фестивальные проспекты, а потом ее не послали, а вместо нее срочно я. А проспекты она потеряла, пересказала мне наизусть.

— Скороговоркой по телефону, — добавил Ваня. — И знаем мы, как это теряются проспекты в таких случаях.

— Нет, Элка не такая! — сказала Ксана. — То есть все бывают такими, но не Элка. Да что я говорю: все? Не все! Вот моя Ольга Леонардовна, моя и наша, она никогда ни на малейшую йоту от совести. Вот кто идеал и сверхидеал! Ее у нас не оценили и недооценили. Зря она отказалась, когда звали в Москву: была бы звезда и сверхзвезда! Да чего я говорю, те, кто по-настоящему понимают, и сейчас говорят, что она выше всех. Но недооцененная. И все равно уехала в Москву, только уже не танцевать, а вести класс в ГИТИСе. А у нас для нее и класса не нашлось… Есть такие, которые всегда по совести, а вот Элка — не знаю.

— Брось ты, Кинуля, все такие, когда вместо тебя едет другой. Или другая. А тем более, если и бабские счеты. Ну, словом, хорошо, что я когда-то пела Азучену: возобновила за три дня. То есть возобновила — не то слово: я же когда-то пела по-русски, а там надо по-итальянски. Это был какой-то кошмар!

— За три дня невозможно на чужом языке, — педантичного Степу Гололобова не провести.

Ну за неделю, не придирайся, пожалуйста! Все равно кошмар.

— У нас в парке тоже был случай, — Николай Акимыч нашел наконец зацепку, чтобы вклиниться в разговор. И так он молчал слишком долго. — Случай вроде того, как тебе подстроила твоя Элла. Выпустили меня на резервной, потому что моя будто неисправная. Подстроили, я думаю, моя-то всегда как часы, я за ней сам смотрю, не как нынешние молодые: приехал, бросил, пусть копаются ремонтники. Выпустили на чужой, чтобы я на линии сломался. Рассчитали на три хода вперед, потому что сход с линии — это ЧП, за это можно и премии лишить, а тем более мне каждый праздник грамоты. Зависть — она везде зависть, хоть в театре, хоть в нашем парке. Выпустили на резервной, а в ней контроллер — такой, что сейчас работает, а через час сгорит. Скрытый дефект — он самый подлый: проверяешь — вроде все нормально. Другой бы и выехал, и вернулся бы верхом на техничке. Только не я. Я как сел, сразу чувствую: не то! Не объяснить, но чувствую. Вроде все так — да не так. Потому что я всю механику насквозь чувствую — как терапевт!

От неожиданности все рассмеялись.

— Почему как терапевт, Николай Акимыч? — спросила Лида.

— А как же: хирург — он разрежет и посмотрит, а терапевт видит насквозь, не разрезая.

Рыжа снова подошла и положила голову Ксане на колени. Ксана схватила собаку и поцеловала в черный нос.

— Рыжуня, ах ты невозможная животина! Скажи, сами жрут, а мне не дают. Забыли! Да, вот и верь после этого людям. Нет, скажи, обо мне помнят, дадут, когда остынет.

— Обо мне бы так заботились, — наигранно капризно вздохнул Ваня Корелли.

— Будто не заботятся?! Да если хочешь знать, современная забота не в том, чтобы накормить, а в том, чтобы оставить голодным! Чтобы не обжираться! Вот Кинуля мне наложила три кусища — думаешь, это забота? Это она завидует! Балетные, они нам, оперным, всегда завидуют, что мы в теле. Вот и хочет совсем уж перекормить!

— В логике это называется приведением к абсурду, — объяснил Степа Гололобов.

— Вот именно, чтобы у меня стало абсурдное пузо. А я тоже хороша: поддаюсь. Не-ет, не зря зовусь Пуза-новой!

— Взяла бы от меня фамилию, — пожал плечами Ваня. — И звучало бы, представляешь: «В партии Лизы — Лидия Корелли», а?!

— Нет уж, милый, актрисы фамилий не меняют. Мужей бывает много, а своя слава одна. Вон Кинуля — так и осталась Толстогубова, хотя у Филиппа тоже ничего себе фамилия, да? «Ксения Варламова» — звучит?

— Ну, я-то вышла, когда все в прошлом. Сделала двойной выход: на пенсию и замуж.