Михаил Чулаки - У Пяти углов

Сказал — и испугался: вдруг спугнул, вдруг сейчас этот живодер повесит трубку?! Повесит — и никогда больше не видать Рыжи! Но тому на другом конце провода, видно, нравился сам процесс игры. Ведь обсуждение условий тоже входит в ее правила.

— Ладно, резонно. Вот так: выйдете на лестницу и со своей площадки позовете вашу собаку. Голос она ваш узнает, ответит?

— Да-да, конечно!

— И вы ее голос узнаете?

— Ну еще бы!

— Значит, позовете, услышите ее голос, удостоверитесь. Положите деньги в конверт и бросите в пролет лестницы. Бросите — и обратно в квартиру. Через три минуты выйдете, она будет привязана на этаж ниже. Но не пытайтесь выскочить раньше, увидеть нас или поймать — не видать тогда больше никогда вашу сучку. А шкуру сдирают живьем, учтите. Для качества. Заметано?

— Да.

— Ну, сверим часы. На моих тринадцать сорок три. Хорошо.

— Значит, ровно через пять минут выходите на площадку и зовите. Дальше как договорились. Все!

В трубке гудки.

Договорились и сейчас неравноправно: пусть Рыжа действительно у них, но кто им мешает взять деньги, а Рыжу не отдать? Но выторговывать еще какие-то условия Филипп больше не мог: нервов не хватало, ведь каждую минуту живодеры могли бросить трубку — и конец! Достаточно, что он не поверил совсем слепо, что он услышит голос Рыжи.

Ксане Филипп ничего говорить не стал — чтобы не было потом стыдно перед ней, если его все же оставят в дураках.

Удача, что нашлись дома пятьдесят рублей! Далеко не всегда они лежат в столе. Двадцать пять, десятка — а остальное пришлось наскребать мелкими бумажками, залезать и в бумажник Николая Акимыча — отец не берет на смену лишних денег, оставляет бумажник дома.

Ровно через пять минут Филипп открыл дверь. Шагнул на площадку. Тишина на лестнице. Может быть, это всего лишь розыгрыш? Интересно оставить в дураках композитора Варламова? Не очень веря, он тихо позвал:

— Рыжа.

Никакого ответа. Неужели глупый жестокий розыгрыш?!

— Рыжа! Рыженька! И снизу родной лай! Ну, слава богу.

Стараясь даже случайно не глянуть вниз в пролет лестницы, Филипп вытянул руку с конвертом — и разжал пальцы.

Еще могут обмануть, еще могут увести и ободрать на шапку, но все-таки легче: не розыгрыш!

Через три минуты он снова распахнул дверь — и сразу услышал скулеж.

Честные живодеры!

В эту минуту он был им благодарен! Он почти их любил: ведь не обманули, не ободрали!

Он скатился по лестнице — животом по перилам, как когда-то в школе. Рыжа рвалась навстречу. Она облизала его, он расцеловал ее — расцеловал бы и воров, если бы оказались тут же: честных шантажистов, гуманных живодеров.

И вот они вдвоем вернулись домой. Филипп отстегнул поводок — тот самый Рыжин поводок, и ошейник тоже не подменили — и Рыжа кругами помчалась по прихожей, колотя хвостом по дверям и по стенам. Наверное, она все поняла: что в том застенке, куда ее привели, с собак живьем сдирают шкуры — и вдруг после отчаяния, вместо ожидаемой гибели — дом! Бывали и у Филиппа счастливые минуты в жизни, но такой полноты счастья, в каком сейчас захлебывалась Рыжа, он не переживал никогда. Для того чтобы пережить такое, надо быть простодушным и прямодушным — как Рыжа.

Филипп открыл дверь в комнату, и Рыжа бросилась туда, заметалась между мебелью, колотя хвостом по ножкам столов и стульев. Наконец успокоилась, устала, села, свесив на сторону язык. Обе миски ее оказались пустые. Филипп взял их и пошел в кухню, а дверь за собой запер, чтобы Рыжа не побежала за ним.

Ксана оказалась как раз там — ставила чайник. После вставания ей надо обязательно выпить чаю. На Филиппа она посмотрела с удивлением: он редко появляется в кухне в такое время.

— Ты чего?

Собачьих мисок в руках у Филиппа она умудрилась не заметить.

— Да посмотреть хочу, не осталось ли вчерашнего супа.

— Осталось. А зачем тебе? Ты же днем супа не ешь.

Филипп без дальнейших объяснений полез в холодильник, достал кастрюлю и стал наливать суп в собачью миску.

— Чего это ты делаешь, ведь… — и тут наконец до Ксаны дошло: — Нашлась?!

Голос у нее сломался как у подростка, которого кидает из дисканта в баритон.

— Ну да, — подтвердил Филипп как можно небрежнее.

— Где?!

Она спрашивала, а сама уже бежала по коридору.

Когда и Филипп размеренным шагом дошагал через весь коридор к своим комнатам, Ксана с Рыжей уже лизались.

Собаченька, где же ты была?! Кто тебя, животину такую невозможную, украл?! Да, скажи, сами оставляют привязанную, где ж мне, такой маленькой, против воров? А чего же ты, собаченька, на них не лаяла? Я бы услышала… Нет, правда, Филипп, а чего она не лаяла?