Михаил Чулаки - У Пяти углов

Ксана посмотрела на часы. Они по-прежнему показывали полдевятого. Ах да, она же их так и не завела. Пришлось идти к телефону, узнавать время. Около телефона стояла все та же неизбежная Антонина Ивановна.

— Ксаночка, тебе звонить? Звони, милая, звони, мне-то не к спеху. Куда мне торопиться, правда? Только на тот свет — с моими-то болезнями.

Болезни у нее! Ксане бы столько энергии, сколько у Антонины Ивановны!

— Вы нас переживете, Антонина Ивановна.

— Типун тебе, Ксаночка! Вам, молодым, жить и жить. Вот дадут еще комнату.

— Да что вы. Я ж вам говорила: ни прав у Филиппа, ни пролазности.

— А я придумала. Я что придумала! Ты ему скажи, чем сочинять разные его симфонии или как их, пусть сочинит песню, чтобы все пели, понятно? Вроде «Сережки с Малой Бронной» — очень прекрасная. Или «Все могут короли». Придет и скажет: «Поете меня? Тогда давайте комнату, чтобы петь и дальше! Вы ж хотите, чтобы я бодрые песни написал, жизнерадостные? А для этого мне надо жизнерадостно жить в лишней комнате!» Поняла?

Столь блестящая мысль Антонину Ивановну, наверное, еще никогда не посещала, и она повторила с гордостью:

— Чтобы песни писать жизнерадостные, надо и жить жизнерадостно в лишней комнате! А то въедут пьяницы, разведут грязищу и вонищу — чего ж жизнерадостного сочинишь от таких соседей? Такая симфония получится, что все собаки завоют. Скажи своему.

Да уж, придумала Антонина Ивановна.

— Скажу, Антонина Ивановна. Не знаю, получится ли, но скажу.

— Получится! Почему не получится? Захочет комнату — вот и получится!

Ксана чуть не забыла, зачем шла к телефону. Повернула было назад, да остановила Антонина Ивановна:

— Ты ж хотела позвонить! Звони, я успею. Времени оказалось уже половина второго. Как это пролетело так быстро? Ничего не сделала, не успела оглянуться — и уже скоро ужин готовить. Или обед — называть можно как угодно.

Раздумывая, куда девается время. Ксана пошла обратно в комнату, напутствуемая Антониной Ивановной:

— Скажи своему, сразу же скажи: «Чтобы сочинять жизнерадостно, надо самому жить жизнерадостно!» — пусть так везде и скажет!

Смешная Антонина Ивановна. Хотя и не так уж смешно придумано, честное слово!

Можно было бы ответить гордо: «Мой Филипп песенок не сочиняет!» Можно бы, потому что серьезная музыка, конечно, гораздо выше, чем всякие шлягеры. Филипп и сам высказывался не раз: «Сложил три ноты — и готово. Только бы сумел записать правую руку, а левую можно и не писать!» Может, он и прав, когда презирает непрофессионалов, которые не способны сами записать аккомпанемент. И называет фамилии. Но почему песни этих непрофессионалов поют все? Что-то в них есть, значит? Часто Ксане очень хочется, чтобы Филипп написал песню, которую запели бы все! А ему — неужели не хочется? Вот даже иногда неловко перед соседями, перед той же Антониной Ивановной: знают они, что живут в одной квартире с композитором, а слышали ли что-нибудь из его сочинений? Если и послушали когда-нибудь из вежливости, то наверняка не запомнили. Ну бог с ней, с Антониной Ивановной, но и Вероника Васильевна со своим мужем-кандидатом вполне удовлетворяют свои музыкальные потребности эстрадой. Разве что послушают иногда по телевизору какую-нибудь популярную классику, вроде Первого концерта Чайковского. Можно говорить, что популярность — дешевая, только иногда дешевая популярность дорого стоит!

Да, пусть бы Филипп сочинил песню. А что, если он не может? Такую не может, чтобы услышать раз — и запомнить на всю жизнь! Но симфонии у него не заумные, как у многих современных композиторов, мелодии ему даются. Но не такие мелодии, как в хорошем романсе, например. Если вспомнить знаменитого однофамильца Филиппа — Александра Варламова: тоже был настоящий профессионал, сочинил даже несколько балетов, давно уже забытых, а что осталось? Несколько романсов — тех же шлягеров. Потому что они душевные…

Господи, уже третий час! Ксана открыла холодильник — ничего подходящего для обеда не отыскалось, ни мяса, ни курицы. Филипп выходил с утра, мог бы купить заодно. Но сказать ему об этом — только злить понапрасну. Проще Ксане купить самой. Сходить. Хотя и сыро на улице, лучше бы сидеть дома с ее бронхитом. Но ничего. Толстовский магазин уже открылся после перерыва, там всегда есть куры или цыплята. А часто и фарш.

Несколько раз Николай Акимыч рассказывал при Ксане, почему этот огромный серый дом с аркой называется Толстовским. Ксана слышала и почти что запомнила, что дом не имеет никакого отношения к Льву Толстому И к другим знаменитым Толстым тоже. Запомнила, но, видно, еще гораздо раньше, и когда услышала она впервые про этот дом — а услышала, наверное, еще в училище, потому что как раз в нем жила Мамаша Кураж, преподававшая характерный танец, — то решила про себя, что здесь жил сам Лев Толстой, ходил под этими арками на Фонтанку, а там почти напротив Аничков дворец, в котором, наверное, танцевала на балах Наташа Ростова… И никакая ученость свекра не рассеяла это детское впечатление. Странно, что нет балета про Наташу Ростову, нельзя ее станцевать. Есть скучная опера. Хоть Прокофьев теперь и классик, а Ксане все равно, она сто раз готова повторить, что «Война и мир» — скучная опера! Сочинил бы лучше балет, балеты у Прокофьева получались, может быть, Ксана станцевала бы Наташу! Правда, она не выбилась в солистки, но вдруг бы Наташу ей дали станцевать?! Поняли бы, что это ее партия! Сделали теперь балет «Анна Каренина» — но ведь Наташа в десять раз танцевальнее, поэтичнее!..