Женя Крейн - Не исчезай

– На второй, в люкс, – скомандовал он чернокожему бою.

– Я не заказывала люкс!..

– Но ведь это вы звонили вчера? Дама с акцентом. Конференция. Нина?..

– Нет…

– Разве вас зовут по-другому? Ведь вы Нина, неправда ли?

– Нет, меня зовут по-другому… Мое имя – Любовь, Люба.

– Лу-убоф? Вас зовут Лубофф? Но у вас совсем другой номер, в правом крыле.

– Я тоже подумала… это странно, что вы приняли меня за другую женщину. И здесь указаны такие деньги… этот номер… Я бы не стала заказывать такой номер.

– Ну почему же?! Хотя, впрочем, вы правы. Вы не стали бы… Ах, простите! Позвольте, мы отнесем ваши вещи. Примите мои извинения.

– Ну что вы! Я вам благодарна.

Она склонила голову, и лицо ее стало медленно розоветь, руки искали себе места. Пальцы перебирали материю плаща.

Огромный автобус компании «Вермонт транслайнс», напичканный пассажирами и багажом, урчит натужно, утробно, как ворчливый пес. Приглушенно шелестит кондиционер. По ходу движения слева, откинув высокие спинки кресел, два юных существа ведут нескончаемый диалог.

– Зачем, ну зачем ты заставила меня?.. – вопрошает первая.

– Зачем? Чтобы уехать. Прекращай задавать вопросы. Мы все обсудили.

– Нет, совсем не все! Я говорила и не хотела так!.. Я не хотела убегать, прятаться… Родители…

Две девочки. Подростки. Два слова в предложении – подлежащее, сказуемое. Двойная рифма – стихотворные пары в строфе. Одна – хрупкая, нежная; нити волос шевелит воздушная струя. Пряди взлетают, переплетаются, опадают на плечи. Под глазами тени. Уголки рта опущены.

Вторая – сгусток энергии. Жесткие темные волосы в мелких, упрямых завитках. Всегда добивается своего. История побед – улыбкой, упорным, строптивым желанием. Настаивает на своем. И этот диалог, этот спор тоже ни к чему не приведет. Устанет спорить, противостоять нежная печальная девочка. Покорно опустит голову; прислонившись, уснет на плече подруги. Та тоже будет дремать, улыбаясь чему-то тайному, возможно, сладострастному – так бывает в юности, когда снятся цветные сны.

Въезжая в это повествование, но еще не узнав своего предназначения, они спят. Представим их: Кэрен и Элис. Они едут из Вермонта в Нью-Гемпшир. Кэрен – пятнадцать лет. Она выглядит младше: миниатюрное подобие женщины. Вернее, полуженщина-полуребенок – подростковая особь. Несмотря на игривость локонов, волосы темнеют сочной глубиной без оттенков.

Элис старше, выше, но кажется более уязвимой: ломкий стебель, тонкая ветка. Покоряет бледной прозрачностью кожи, тонкостью черт лица. Хрупкое изящное создание. Совершенство юных форм в незрелом, слабом детском теле.

Плаза. Торговый центр. Магазин женской одежды. Дама зрелых лет в легкой молодежной куртке бормочет непонятные слова. Разговаривает сама с собой или обращается к невидимому собеседнику – другу ли, любовнику, ушедшему в иной мир, – просто к человеку, здесь отсутствующему.

Внимательному наблюдателю нетрудно выделить среди так называемых нормальных, средних индивидуумов людей действительно одиноких, постоянно встречающихся в толпе, в магазине, в потоке ежедневности. Она говорит на русском языке с легким американским акцентом, наверняка не догадываясь, что ее когда-то чистая, почти изысканная речь утратила прежнее звучание. К счастью, в Америке достаточно терпимо относятся к человеческим странностям. Эксцентричная дама? С тех самых пор, как закрыли государственные психиатрические лечебницы, по улицам больших городов бродят причудливые персонажи; даже в маленьких, затерянных селеньях попадаются своеобразные типажи, чудаки-эксцентрики, жертвы навязанного одиночества – в толпе, шуме, ярости, грохоте индустриализации.

Покупательница вертится перед трехстворчатым зеркалом, стараясь рассмотреть себя со всех своих объемистых сторон. Зеркала в этом заведении стоят полукругом – в алькове, обтянутом серой шелковистой тканью, – огромные серебряные стекла, отражающие щадящий рассеянный свет, оправленные в тяжелые позолоченные рамы. Они вытягивают изображение. Женщина ловит в их глубине неожиданно преобразившийся, постройневший силуэт. Ей так хочется вернуть молодость, свежесть, легкость. Она верит зеркалу.

– Сзади вроде бы ничего… как оно там сзади? – бормочет женщина. – Рукава, воротник… Как думаешь? Можно?

К кому она обращается? Стороннему наблюдателю это совершенно не ясно. Но на то он и сторонний наблюдатель, чтобы, пропуская подробности, не улавливая скрытый смысл, не угадывая за привычными образами незримо присутствующих, участвующих в происходящем, узреть странности, остановить задумчивый взгляд.