Женя Крейн - Не исчезай

Бежать!

Вот что решила Люба. Бежать, бежать отсюда, как можно скорей. Мне не спасти ее, эту девочку. Я не смогу ее убить. А как я могу сохранить ей жизнь? Взять и придумать, несмотря на то что диктует сюжет? Вопреки сюжету.

Единственный выход – уехать отсюда, из странного города с горными вершинами и пустующими магазинами. Уехать от наваждения, от реальности, вернуться в свою жизнь. На машине – обратно. Но сначала надо попрощаться с Ниной. Что их связывает теперь? И связывает ли их хоть что-нибудь? Любу ожидает путь домой – поскорей бы! Ей так не терпится оказаться дома, чтобы все обдумать в дороге и начать нечто новое.

А Нина не торопится уезжать. Чудно ей, что подруга так рвется с ней распрощаться. Странная женщина! Все ей неймется, все рвется куда-то, пытается что-то изменить. А что она может? Ничего.

«Не уезжай, давай побудем здесь вдвоем. А хочешь, поедем в Вермонт, поедем на ферму Фроста, хочешь? А можно ко мне. Ты была когда-нибудь в Калифорнии? Ну, решайся, что же ты такая трусиха!» – пытается убедить ее Нина.

Но лихорадка не оставляет Любу. Скорей, скорей прочь отсюда. Домой, к семье, в лоно безопасности, в рутину прежней жизни.

В этом состоянии она и возвращается домой, стремясь поскорее броситься в объятия привычного, такого неожиданно родного мужа. Ах, как она стремится обратно; ее радуют мысли о семье, доме, простых прелестях ежедневности.

А муж и не ждал ее.

Так тихо, так спокойно дома. Кухня выстыла, словно остывшая печь. Никто не готовил, не творил лихорадочно на благо семьи. Никому нет дела до посуды в раковине, до голодной кошки Васи, смотрящей на Любу тоскливыми и обиженными глазами.

Никто ее не ждал! Она изменила им, в мыслях своих и телом, а они так же привычно играют в карты, ходят в школу и на работу, слушают новости, ждут выходных. Жизнь ползет, как улитка по речной гальке, как паук, неустанно распускающий паутину в углу над плитой. Жизнь проходит мимо, мимо! Как же им объяснить, как рассказать?

Замолить все грехи и, прежде всего, измену – вот что необходимо. Вернуть сторицей любовь, отобранную у семьи, у законного мужа.

– Ты меня любишь, любишь? – настойчиво спрашивает она.

– Ну конечно же люблю. Кого же мне еще любить? Хочешь, я тебе прямо сейчас и докажу, как я тебя люблю? Хочешь?

Сына нет дома – ночует у приятеля. Окна открыты – навстречу весне. Муж Гриша взял Любу за руку, переплетя пальцы, сжал ладонь и повел в гостиную.

– Ты согласна? – заглядывает он ей в глаза.

Она лишь кивает.

– Ты хочешь меня?

Она снова кивает. Хочет ли она его?

Он бросает диванную подушку на ковер, ложится на спину, расстегивает ремень:

– Раздень меня.

– Я не могу, – говорит Люба и в то же время, назло всему, начинает медленно и методично снимать с мужа джинсы, расстегивать рубашку, поднимает майку и стягивает ее через голову – муж поддается и помогает.

– Разденься сама, – говорит он.

Люба покорно раздевается.

– Сядь на меня. Только сядь спиной ко мне.

Люба не любит эту позу, ей некомфортно. Но возможность не видеть лицо мужа привлекает. И вот она уже качается как на качелях – вверх и вниз, вверх и вниз. Ей тяжело, тело не слушается, но муж поддерживает ее жесткими руками. Она двигается вместе с ним, желание приходит чисто механически, изнутри, душа сопротивляется затопляющему плотскому чувству, она ждет.

Она ждет не напрасно. В комнате появляется Роберт Фрост.

Как всегда, он материализовался неожиданно, но на этот раз его появление встревожило Любу, как никогда раньше. Зачем, зачем ты пришел? Ты ушел, ушел навсегда… Зачем пришел сейчас?

Она сопротивляется жгучему, всепоглощающему акту движения и жажды наслаждения, плотской страсти, но муж гонит, гонит ее вперед, подстегивая, удерживая впивающимися в тело пальцами.

Роберт стоит рядом, лишь в нескольких шагах от нее, с интересом разглядывая и обнаженное ее тело, и то, как она занимается любовью.

Никогда, ни разу в жизни, не было с ней такого. Она считала подобное аморальным, разрушительным. Даже разговоры на эту тему казались ей плохой шуткой. То, что происходит сейчас, об этом Люба не решилась бы и помыслить.

Роберт расстегивает свои старомодные брюки и медленными шагами приближается к ней.

Сначала он целовал ее в губы. А муж все крепче сжимал ее бедра. Это было подобно порнографической открытке, которую ей показали в юности, – она так и не смогла забыть сладкого ужаса, который испытала тогда. Теперь же запретный плод был сорван, и он был у нее во рту. В этот момент в груди у нее возник и попытался прорваться наружу мучительный и страстный крик: «Роберт!!!» Но зов этот так и остался внутри, она просто не смогла закричать. В тот момент и душа, и вся она, все тело ее наполнились Робертом Фростом, его жизнью, его поэзией, его страстью.