Цви Прейгерзон - Бремя имени

И пока он, запинаясь от неловкости, излагал свой план, его жена в третий раз добавила мне варенья…

Когда я вышел из дома Лурье, во рту у меня было сладко, а на сердце горько. И я стал серьезно размышлять. Дело в том, что я большой упрямец, и если уж что-то себе наметил, то, будьте покойны, добьюсь цели, несмотря на все трудности, которые могут встретиться на пути.

И вот, крепко подумав, я решил: пожалуй, надо бы начать с пенсионеров, потому что именно среди них скорее найдешь смелых людей. Ведь кто такой пенсионер? Это человек, который распрощался со своей работой, ему уже назначили постоянное содержание, и все его отношения с властями закончились. Отныне он становится храбрецом, ему ничего не стоит поднять кулак против безбожников, против всякого рода переметнувшихся и, конечно, космополитов!

И вот я надеваю на нос очки и отправляюсь на улицу агитировать народ.

Кто не знает, как живет пенсионер и чем он занят весь день? Он добросовестно выполняет разные просьбы и поручения, становится то сторожем, то посыльным, а то и грузчиком, и кто его знает, кем еще!.. Он закупает продукты для дома от коробка спичек до мешка с картошкой, и делает много чего другого… Вот и я так живу, и выполняю все, что мне прикажут. Командует же мной моя кроткая супруга Фрейдл, та самая, на которой я женился еще сорок лет тому назад… Фрейдл с самого начала была образцовой хозяйкой, она умело вела дом, рожала детей, пекла и варила, кормила и поила, и… пилила, незаметно сокращая мне жизнь! Словом, это была настоящая еврейская мама.

Но вот я вышел на пенсию, и теперь пришла моя очередь взвалить на плечи бремя житейских забот. Отныне я только и слышу: «Может, ты купишь пачку соли и немного лука?» «Может, ты пойдешь погулять и не будешь мне тут мешать?» «Может… Может…» Я возненавидел это слово, но возразить не могу.

Я выхожу на аллею Карла Либкнехта, где собираются пенсионеры. Они, сидят на скамейках, шуршат газетами, судачат, играют в шахматы, домино… Глаза у меня разбегаются, я ищу еврейские лица. Нашел! Вот сидят два старых еврея. Я вежливо присаживаюсь к ним, разворачиваю «Правду» и утыкаюсь в газетные строчки. Но, по правде говоря, мой глаз косит на соседей. О чем они говорят, эти двое? Конечно, о болячках. Тот, что сидит поближе ко мне, — с острой бородкой, — тот жалуется на печень, нервы и еще какие-то болезни, о которых я даже и не слыхал. Второй, с крупной бородавкой на подбородке, поднимает его на смех.

— Разве это болезни? — громко удивляется он. — Да я хоть сейчас готов взять их себе, а впридачу и дюжину других. Чтоб вы знали, настоящие болезни — это полиартрит, радикулит, соли в позвоночнике!

Его знакомый не спорит с ним, но заметно, что его задело подобное пренебрежение к своим недугам. Он молча и печально смотрит на своего приятеля. И вдруг этот самый приятель неожиданно легко вскочил с места, хотя набор перечисленных им болезней, казалось бы, давно должен был приковать его к кровати. Он энергично завертел руками, начал приседать, делать непонятные движения всем телом и громко охать, чтобы доказать бородатому, — вот, мол, какие адские боли испытывает он при любом движении!..

В это время из детской коляски послышался плач младенца. Теперь и первый, точно резвый олень, сорвался с места и бросился к коляске:

— Ой, Танечка!

«А-а! — подумал я. — Мало у него болячек, так ему еще надо каждое утро выгуливать внучку! Выходит, если б наш Юрка (чтоб он долго жил!) был поменьше и не ходил в детский сад, то меня ожидало бы еще одно „может… пойдешь с ребенком погулять?“»

Итак, бородатый уходит со своим гепатитом и орущей Танечкой. Я остаюсь со вторым. Решаю сразу же взять его в оборот и рассказать о «двадцатке». Но как найти правильный подход в этом тонком деле?

Стоял теплый весенний день, благоухающий и светлый.

— Ах, какой чудный день! — завязываю я разговор. Он повертел головой и шумно вдохнул в себя запахи наступившей весны, заставлявшей забыть и о старости, и о других мелких неприятностях.

— Интересно, почему он должен быть другим в конце апреля? — отозвался пенсионер.

И вот, не прошло и часа, как мы очутились с ним в одной тесной упряжке. Впрочем, мой новый знакомец, Абрам Маркович, оказался человеком, которого на мякине не проведешь. Но это не помешало нашему сближению, и он рассказал мне историю своей жизни.

Он приехал из Прилук, где родился, учился в хедере и иешиве [96] См. прим. 7. . А потом его подхватил жизненный поток и занес в другие края. Чем он только ни занимался! Попробовал солдатской каши, да вовремя убежал от солдатчины в период между двумя революциями, сменил много разных профессий, был маляром при нэпе и даже кантором в синагоге…