Цви Прейгерзон - Бремя имени

По воскресеньям граф устраивал забавные игры. В парке графского дворца, обнесенного чугунным частоколом, был врыт высокий столб. В назначенный день его густо смазывали мылом и на верхушку забрасывали монеты, часы, всякие побрякушки. На открытой веранде графского дома восседали именитые гости, во дворе толпились зрители и все те, кто желал участвовать в состязании. Надо было влезть по столбу, дотянуться до верха и сорвать покачивавшуюся на нем вещицу. Те, которым это удавалось, лихо приземлялись, провожаемые гулом одобрения и восхищенными взорами. Мы, мальчишки, сидевшие на ограде, с азартом и завистью пялили глаза на очередного смельчака, — еще немного, и он будет у цели! Но ах!.. силы покидают его, и он быстро скатывается вниз, а у нас вырывается вздох огорчения…

Я вместе со всеми сидел на чугунной ограде, и глупые юношеские мысли будоражили мое разгулявшееся воображение. Душа моя пела и тянулась к молоденькой графине, как к далекой звезде… Неожиданно для самого себя, я спрыгнул с ограды прямо во двор, подбежал к балкону и отвесил графине неуклюжий поклон.

— Панна Ядвига! — услышал я свой голос. — Позвольте и мне попробовать!

Она улыбнулась, граф также благосклонно кивнул головой.

Я подбежал к столбу и в одно мгновенье взобрался наверх. С высоты, как на ладони, был виден весь наш городок. Достаточно мне было только поднять руку, и я мог сорвать любую из висевших надо мной вещичек. «Но разве я унижусь до этого? Ведь жизнь моя и мое сердце принадлежат тебе, Ядвига!» — думал я, взволнованный новыми чувствами. Отныне душа моя была переполнена ощущением счастья, волшебные мечты и голубые рассветы заливали мою комнату…

Между тем такое мое состояние тревожило родителей. Раз я услышал, как отец с беспокойством сказал матери: «Мальчик бездельничает… стихи перестал писать!» Мать молчала, но чувствовалось, что она своим материнским сердцем догадывалась, что происходило со мной!

Отныне я стал прятать от родителей свою тетрадь со стихами, — в них загорелись огни другого, нового мира, в котором царила моя ясновельможная пани… Так пролетели мое детство и отрочество, в причудливом сочетании быта и грез, снов и яви. Постепенно в душу мою закралось незнакомое тягостное чувство. Я стал замечать пронзительный контраст между жизнью, окружавшей меня, и нашими традициями с их извечной еврейской грустью… Дробный стук осенних дождей, грязь на улицах, пахнувшие древностью книги в синагоге, — как тревожно сжималось сердце, наполняясь тоскливым смятением!..

Совсем близко от наших мест бушевала война. Каждый день через наш городок проходили сотни солдат, пеших и конных, раненых и пленных, катились вагоны, пушки… К тому времени я стал повзрослевшим детиной с раздавшимися плечами. Мать моя совсем извелась, с ужасом думая о том, что меня могут призвать в армию… И вот однажды, в хмурый зимний день, когда мы всей семьей сидели за столом и пили чай, в нашу комнату вбежал сосед, Ханан Фишер. Лицо его было перекошено, и он не своим голосом заорал: «Революция!»

Вот так-то, покуда мы пили чай, свершилась революция, царя свергли, к нам явились Свобода, Равенство, Братство!..

Еврейский городок встрепенулся, загудел, и в одно мгновение, откуда ни возьмись, одна за другой, возникло множество разных политических партий и групп. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что это были последние конвульсии уходившей жизни, когда в один нелепый узел завязывались стремительно рождавшиеся партийные группировки, каждая со своей программой: «Алгемейне Сионистн», «Бунд» [22] Бунд (идиш, «союз») — еврейская социалистическая партия в России, позже в Польше и США. Основан на нелегальном съезде в Вильно в октябре 1887 г. Бунд входил в состав социал-демократической рабочей партии (РСДРП). , «Поалей Сион», «Фолкистн»… Каждая со своими вождями и вдохновенными болтунами… Овации, флаги, песни!.. А Ицхак Мельцер, руководитель местного «Бунда»! Если бы вы видели, как легко он взлетал на трибуну, переполненный чувствами, вещал перед разинувшими рты слушателями о пролетариате, о еврейской автономии… А пока он говорил, захлебываясь от восторга, на трибуну рвался еще один — аптекарь и активист Израиль Хейфец. Какой же это был великий мастер говорить и убеждать евреев, что они, евреи, вообще никакие не сионисты [23] См. прим. 10. , и, если хотите, даже не бундовцы, а сторонники «Фолкистн»!..

Между тем тихо и незаметно, среди суеты и шума, словно унесенная ветром соломинка, исчезла из моего сердца прекрасная Ядвига, а ее место заняла Гита!..