Когда он уезжал в командировки на какой-нибудь симпозиум и мать оставалась в клинике одна, чтобы убирать помещение и назначать часы приема, для нее наступали короткие периоды счастья. Она чувствовала себя хозяйкой консультации и начальницей пациентов. Лучи солнца беспрепятственно проникали через широкие окна большой квартиры, и покой был абсолютным. Кабинет доктора, со всеми его титулами и дипломами, заключенными в рамки и вывешенными на стены для всеобщего обозрения, оставался затемненным, и в нем царила тишина. Кожа кресла сохраняла его специфический запах, приятный запах хороших духов, что угнетало мою мать, потому что напоминало ей и об обращении на вы, и о позолоченной оправе очков, и обо всей этой ужасной официальности отношений, которые унижали девушку в халате, застегнутом на все пуговицы.
«Надеюсь, вам у нас нравится. Я не знаю, что бы я делал, если бы вы вдруг ушли?»
Так что она получила вполне объяснимое удовольствие, когда сообщила доктору, что сожалеет, но должна его покинуть, потому что выходит замуж. Он спросил ее, хорошо ли она подумала. «Мне кажется, вы слишком молоды для этого», – сказал он ей. А моя матушка ответила, что в раздумьях не было нужды, так как она встретилась с чудесным человеком, и в этот момент прочитала во взгляде доктора нечто вроде расстройства. Я всегда с энтузиазмом разделял радость матери по поводу того триумфа. Итак, по-моему, она была счастлива, и все то, что в таких случаях обычно говорят, сказал оставшийся на бобах бедняга.
Однажды я спросил ее, несколько наивно, почему она его так невзлюбила.
– Что ты от него ожидала? Ведь это была всего-навсего работа.
– Мне хотелось, чтобы он обращался со мной как с человеком.
– Не знаю. Но он же не обращался с тобой как с собакой.
Тут мне вспомнилось, как Эду обращался с бедным Уго. Нет, он его не бил, но и гулять не выводил, никогда не ласкал и вообще не обращал на него внимания.
– Я оставила его консультацию в полном беспорядке. Ну и хрен с ним, – сказала она, полностью уходя в прошлое, которое оставалось для нее актуальным и делало актуальной ее ненависть.
– Если ты теперь увидишь его на улице, то притворишься, что незнакома с ним?
– Я его узнала бы, будь уверен.
– Ведь, может быть, он больше не носит очков в позолоченной оправе, полысел.
– У него и так уже была довольно большая лысина.
– Тогда забудь думать об этом типе.
– Но у него были очень мощные руки, так что он без труда удалял коренные зубы. И пальцы были просто чудовищные.
Я нашел, что мистера Ноги невозможно заинтересовать тем, что так волновало мать, тем более понять ее переживания, но были же у них за это время такие моменты, когда следовало отойти от грубой реальности и обратиться к своей прошлой жизни, включая детские годы, о которых всегда есть многое что рассказать. Но даже если это и так, то необходимость рассказать о моем детстве наводила меня на мысль о том, что детства у меня вообще не было. А если мистер Ноги, которому так нравилось болтать с матерью, рассказал ей о своем детстве? Он мог бы отравить ее своим сентиментальным ядом.
Впрочем, мне было очень трудно представить себе мистера Ноги предающимся воспоминаниям, я был почти уверен в том, что самым дальним, что хранилось в его памяти, была мертвая женщина в озере. На Страстной неделе мы решили отправиться на Сьерра-Неваду. Кое-кто из нас ходить на лыжах не умел, но я им сказал, что учатся этому моментально, а потом уже никогда не забывают, – это все равно что научиться ездить на велосипеде. Проблема в снаряжении. Некоторые не приобретают его, потому что не знают, понравится ли им ходить на лыжах. Лыжи и ботинки можно взять напрокат. Остальное придется набирать – в одном месте штаны, в другом – куртку. Соберем по возможности.
Когда я встретил мистера Ноги, он планировал, как провести уик-энд со своими учениками и ученицами, среди которых почти всегда находилась моя мать. С этих мероприятий она возвращалась, отнюдь не загоревшись энтузиазмом, словно в подобных экскурсиях вовсе не нуждалась. Он же, в свою очередь, не хотел упускать других возможностей.
– Ты почему не едешь на Сьерра-Неваду? – спросил он меня. – Некоторые твои сверстники идут.
Я объяснил ему, что меня ужасает перспектива одеваться огородным пугалом. Так все-таки ехать или не ехать. Я уже видел царственные вершины Сьерра-Невады, покрытые чудесной белизной. Видел синюю куртку, разрезающую голубой ветер в небесной чистоте.
Читать дальше