Клара Санчес - Последнее послание из рая

Я уже не знал, продолжать встречи с Таней или нет. С тех пор как я узнал о ее намерении выйти замуж, мой интерес к ней и к бедняге Уго слегка притупился. Бедняга Уго был тем существом, которое вызывало у меня наибольшую жалость, потому что жил в доме у людей рассеянных, перед которыми ползал, не привлекая к себе никакого внимания, и возникшая в сознании картина терзала мне душу. Мне удалось сосредоточиться на учебе и занятиях спортом. Иногда, после того как у мистера Ноги прошел испуг, я опять бегал с ним. Мы бегали, бросая вызов ветру, в направлении, противоположном движению машин, которые мчались рядом с нашей тропинкой. Из его рта валили белые клубы пара, мы бежали вверх широкими шагами, еле касаясь земли. Мистер Ноги не мог сдержаться и опять заговорил о мертвой женщине. Его очень удивляло то, что до сих пор никто ее больше не видел и никто ничего не говорил. Я мог бы легко успокоить его, что вернуло бы ему радостное настроение, которое у него пропало, вернуло бы ему сознание невиновности.

– Меня пугает мысль о том, что можно так легко пропасть. Кто-то, возможно, ищет ее. Как может такое остаться незамеченным? Не знаю, понимаешь ли ты меня?

– Понимаю, – сказал я.

Мои фразы еще не могли быть такими же длинными, как у него. Когда я начинал разговаривать, то сразу же начинал задыхаться, потому что еще не умел дышать, как он. Поначалу я вообще не замечал того, что нам встречалось на пути, но это в прошлом, потому что я уже мог приветствовать взмахом руки знакомых и оценивать цвет деревьев, которые росли вдоль тропинки. И все это с каждым разом на большей скорости. Я замечал также объявления на шале об их продаже и те, на которых сообщалось о начале строительства. Мистер Ноги, смотревший прямо перед собой, ограничивался тем, что восхищался, болтал со мной или со своим головным убором. В какой-то момент у меня создавалось впечатление, что он разговаривает с моей матерью. Это заставляло меня либо отставать от него, либо обгонять, лишь бы не слышать ни одного слова. Я воображал, хотя и не хотел этого, что они говорили о гимнастическом зале, о штангах, которые поднимали. Само собой, я усвоил нечто такое, что давало бы мне возможность думать, но при этом никто бы не заподозрил, о чем я думаю. Возможно, моя мать рассказывала ему о своей жизни до застройки поселка, когда она в поте лица трудилась в стоматологической клинике доктора Ибарры.

Облачившись в безупречно белый халат, она занималась всем, чем угодно: помогала полоскать пациентам рот, ассистировала доктору, заведовала регистратурой, бухгалтерией, так что у нее почти не оставалось времени погулять по улице и возникало непреодолимое желание плакать. Но однажды там появился мой будущий отец, и они поженились. Женился ли мой отец лишь для того, чтобы иметь больше свободного времени? Продолжались ли у нее приступы желания заплакать после того, как она ушла из клиники? Она даже не стала ждать положенного времени на то, чтобы окончательно завершить свои дела. Как только она узнала, что может уйти, терпение ее кончилось. Мать сохранила халат как память и порой наталкивалась на него, когда копалась в сумках, набитых вышедшей из моды одеждой. В этих случаях она его надевала.

– Я знаю все, что касается зубов. Мне надо было учиться на дантиста, а потом открыть собственную клинику. Мы бы сейчас жили припеваючи.

– Но ты превратилась бы в рабыню собственного предприятия, – говорил я ей, чтобы она не казнилась.

– Так-то оно так, – отвечала она, складывая халат и возвращая его на хранение вместе с остальными вещами своего прошлого.

Мне всегда нравились ее рассказы, особенно о том времени, когда меня еще не было в этом мире и когда уже существовали клиника, доктор Ибарра в очках с позолоченной оправой, который всегда вытирал лицо белым платком, и молодая девушка, которая еще не знала, что станет моей матерью.

Доктор, по всей видимости, принадлежал к какой-то религиозной организации, и хотя не был священником, надо думать, дал обет безбрачия, потому что его ни разу не видели в обществе женщины. Он о них никогда не разговаривал, вместе с тем он не был похож и на человека, который предпочитает мужчин. Большая часть того, что он зарабатывал, эксплуатируя мою мать, по-видимому, оседала в этой организации. Хотя ему было всего тридцать лет, а моей матери двадцать два года, он называл ее дочкой и всегда на вы. «Подвиньте ко мне анестезирующее средство». «Вы условились с ним о времени приема?» «Как дела, дочка, хорошо провели выходные дни?»