Туве Янссон - Город солнца

Веранда в пансионате «Приют дружбы» испугала его, да и весь город был беспокоен. Лицезрение хрупкой седовласой дамы всегда пробуждало сильное и прекрасное волнение в душе Тима Теллертона, однако же видеть их сотнями не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Переодеваясь, он отметил мисс Пибоди как явно одну из тех, кому удалось утратить тонкость и благородство своего возраста. Его же собственная уступка возрасту была лишь данью той учтивой интеллигентности, которой он никогда не изменял.

Знаменитая луна Флориды уже взошла и расположилась над «Баунти» во всем своем совершенстве.

Шофер сказал Теллертону, что для этого времени года в Сент-Питерсберге жарко и что в будущем году он запишется в «Клуб пожилых», он любит играть в бридж.

— Это — интеллигентная игра, — ответил пассажир.

Пирс раскинулся, озаренный голубым лунным светом; когда машина остановилась, ей навстречу медленно вышла горстка юнцов и выкрикнула нечто, им не расслышанное. Шофер распахнул дверцу автомобиля и крикнул:

— А ну, убирайтесь отсюда, не поднимайте шум и не устраивайте заварушек!

Наполовину нараспев, начали они выкрикивать его имя, притоптывая в такт ногами:

— Тим Теллертон, Тим, Тим Теллертон, Тим! Один из них, присев на корточки на асфальте, протянул ему цветок.

«Это хиппи, — подумал Теллертон, — но они дружелюбны, они знают, кто я такой!»

Выйдя из машины, он повернулся к ним, отчаянно пытаясь найти слова, слова для хиппи… С цветком в руке он воскликнул:

— Love [23] Любовь (англ.) . ! Какая прекрасная ночь!

Они ответили ревом, чрезвычайно слаженным воем, и тут навстречу ему появилась от имени клуба огромная женщина — миссис Рубинстайн, его ввели в пустую комнату со спертым воздухом, и раздались звуки фанфары.

В следующий миг эта женщина, облаченная в шляпу невероятной величины, стояла уже рядом с ним. Он медленно танцевал вальс среди целого моря стариков и старух, менявших цвет с красного на зеленый и с зеленого на красный. Шляпа женщины мешала ему, и он по-прежнему держал в руке цветок, под сжатой в кулак рукой он ощущал круто колышущуюся спину и кайму твердых блесток.

Он сказал:

— Ваше приглашение — знак внимания, которое я высоко ценю.

— Я знаю, шляпа мешает, — ответила миссис Рубинстайн. — После одного тура я ее сниму. Такова традиция, которой я должна придерживаться.

— Да, старых традиций следует держаться, — автоматически пробормотал Тим Теллертон, пытаясь показать улыбкой, что ценит также профессиональную ответственность.

Они продолжали молча танцевать. Когда музыка смолкла, он сунул цветок в карман; тот был велик и влажен, кажется, ему преподнесли гибискус.

— А теперь, — сказал он, я был бы благодарен, если бы вы пожелали представить меня небезызвестной мисс Пибоди.

Но мисс Пибоди отсутствовала, она вышла на место парковки.

Там, где она стояла среди машин, она видела, как стая юнцов по-прежнему бредет дальше по пирсу, медленно и печально напевая: «Тим Теллертон, Тим Теллертон, Тим». Это звучало, как псалом, а двигались они словно в каком-то полутанце, и вдруг она услыхала, что они весьма энергично хохочут во все горло.

— Так вот ты где, Пибоди, — произнес Томпсон, — жуткое представление. Выпей немного коньяку.

— Нет, спасибо, я подавлена. Я дурно себя вела.

— Именно поэтому, Пибоди! Ты — фаталистка. И ничему меня не научила.

Коньяк помог. Мальчишки снова запели, заставив песню перейти в вой. Потом они начали танцевать, превратив танец в пародию на нежную музыку, струившуюся вместе со светом из здания клуба. Двигались они очень медленно, словно исполняя обряд заклинания духов. Томпсон сидел на земле: вцепившись одной рукой в собственные волосы, он пытался что-то сказать, но Пибоди его не слушала.

Она не спускала глаз с танцующих, с их узеньких ног, передвигающихся в лунном свете все дальше и дальше по пирсу, или торжественно топчущих собственные свои тени… И внезапно эти юные существа показались ей грозными и как будто несущими роковую, судьбоносную весть. В какой-то неуловимый миг она внушила себе, что они предвещали смерть, они были словно сама смерть, — непримиримо безжалостны и прекрасны. И она поделилась своим открытием с Томпсоном:

— Смерть молода. Она абсолютна молода.

— Пибоди, — ответил Томпсон, — у тебя в голове сплошная путаница, но это ровно ничего не значит. Соберись с мыслями. Мы говорили о Сан-Франциско. Этот город — твердый орешек. Там у меня есть друг, умный человек по имени Иеремия Спеннерт. Ты следишь за ходом моей мысли? Мы обычно беседовали друг с другом по вечерам, когда становилось темно и виднелись только его зубы.