Жак Шессе - И обонял Господь приятное благоухание

Кем же на самом деле был месье Вайан? До сих пор, спустя столько лет, я думаю об обаянии, под которое попадаешь при первой же встрече с некоторыми людьми. Месье Вайан очаровывал меня своей легкостью. Я помню зависимость, в которую впал после встречи с этим человеком. Его власть, которую он всегда называл своей «верховной властью». Ему было пятьдесят три года, когда я впервые увидел его во время посещения супругами Грима. За три года до этого он получил Гонкуровскую премию за роман, которого я не читал, хотя и позже не прочел ни строчки из Роже́ Вайана, но я знал, что его слава была скандальной, политической, вызовом обществу. Наверное, писатели очаровывают. Даже те, которых ты не читал. Очаровывают литература, молва, крамола и имя выдающегося писателя. Точнее, в этом человеке была необъяснимая притягательная сила… Властное обаяние, дерзкое, страстное, которое усыпляло, парализовывало или очаровывало его жертву. Жертву с первой же встречи.

Но был ли я жертвой? Или влечение, которое я к нему испытывал, проистекало просто от счастья общения с выдающимся человеком? До сих пор я был близким другом аббата Нуарэ, человека светлого и праведного. Я также восхищался нашим епископом и любил его, образованного, приветливого и жизнерадостного человека. Но никто из священников никогда не требовал от меня полного и немедленного подчинения своей персоне, как потребовал от меня Роже Вайан сразу же, лишь только я остался с ним наедине. Или с этой знойной парочкой. Подчинение или покорность, состояние, да, состояние зависимости, которое, как мне кажется, вызывают у наркомана только алкоголь и наркотики. Именно так и было. Вайан одурманил меня. Судя по силе его власти и по неотразимым эффектам, в которых я не разбирался, полностью отдаваясь приятным и новым для себя переживаниям, дело было довольно верное и довольно тонкое, чтобы проявляться в малых дозах.

Вопрос оставался открытым. Можно ли попасть под влияние писателя, преклоняющегося перед злом, так же как под влияние священника, чистого, великодушного человека, посвятившего себя добру? В детстве и в юношестве меня привлекало простодушие месье Нуарэ и образованность месье Буадесерфа. Возможно, я сам попал в ловушку недобросовестного писателя. Но Вайан не был олицетворением зла, злобы и мрака. Его книги не желали зла. Его ясный ум не желал зла. Он, как поется в песне, верил в «будущее человека». Странно, но у меня появлялось все больше и больше причин, чтобы считать месье Вайана святым. Во-первых, от месье Вайана не исходило дурного запаха. Как я уже говорил, от него пахло чистотой, в чем я постоянно убеждался, и он любил чистоту. Он был чист телом и духом. Любил бескорыстие, героизм, научные крайности и бросал вызов косности. Однажды, когда я заговорил с ним о святости, он резким тоном возразил мне, что было только два святых за всю историю человечества. Святой Игнатий Лойола, который был солдатом и требовал от солдат своей армии, иезуитов, абсолютного повиновения: perinde ac cadaver [2] Точно труп (лат.). . И святой Франциск Ассизский, который отказался от всего ради бедности перед Богом. Был еще третий, с грустью добавил он, в Советском Союзе. Но это был дьявол, облачившийся в рясу святого Сталина.

Я говорил о легкомыслии. Чем больше я вспоминаю, тем больше это качество месье Вайана кажется мне поразительным и трогательным. Не пустота и даровая прозрачность графоманов. Месье Вайан был легкомысленным человеком, потому что не знал угрызений совести, игнорировал условности и не проявлял уважения к общественному устройству. Он был легкомысленным, уж я-то знаю, и немного надломленным, так как забросил религию своего детства, отказался от веры, от Бога, от всякой формы вероисповедания. Легкомысленным, так как порвал со своей семьей, и когда его одолевали воспоминания, как смутная, тягостная тоска, то он заглушал ее алкоголем, иногда наркотиками и постоянно неистовыми плотскими наслаждениями.

Святой Сталин? Вайан редко говорил о нем. Однажды, когда он был возбужден, я решился спросить его о запахе, который был у низвергнутого идола. Он бросил на меня свой суровый взгляд и выпалил: «Запах Сталина? Братская могила. — И вполголоса добавил: — Я любил Сталина и оплакивал его; но он был тираном, и я убил его».

Об обаянии месье Вайана можно было судить и по тому, что я ни разу, даже во время событий, о которых я расскажу, не сомневался в его искренности, в его полном и искреннем расположении ко мне. Мне кажется, что его очарование усиливалось еще и тем, что месье Вайан не приставал, ничего не требовал, не пошел бы ни на какую сделку, не стал бы размениваться на мелочи. Если он чего-то хотел, он этого требовал. Если ему нужно было чье-то тело или голова, он отдавал приказ — и готово. Объект подчинялся, отдавался ему, и супруги Вайан пользовались им. Так было и с Марией Еленой, и, стоит ли говорить, со мной; мне удалось узнать из одного очень деликатного расследования, начатого по приказу епархии, что супруги всегда занимались этим вместе. Мало кто смог устоять перед ним, но ни расследование епископа, ни ходившие слухи об этом не упоминают.