Жак Шессе - И обонял Господь приятное благоухание

Но предвестие смерти сверлильщицы имело последствия, о которых я вовсе не догадывался в тот момент, когда произошло это событие. Вопреки моей воле, в глазах месье Нуарэ и прихожан оно придало мне некий авторитет, который скорее мешал, чем нравился или льстил мне.

Мы ждали приезда одного писателя, некоего месье Вайана, товарища по лицею его высокопреосвященства епископа, который жил в поселке Мейонна́, неподалеку от города Ойонна́, где ему было спокойнее, чем в Париже, писать свои книги.

Почему выбор пал на меня?

Почему в делегацию для встречи месье Вайана выбрали меня? Предпочитая держаться в стороне, не обращая на себя внимания, я быстро смекнул, что для того, чтобы рыскать и вынюхивать, лучше оставаться незамеченным. Но монсеньор настоял на том, чтобы это мероприятие было скромным.

— Вайан — коммунист, — предупредил он нас. — Я хорошо его знаю. Он терпеть не может кривляк. Держитесь с ним просто, естественно и, главное, не пускайте ему пыль в глаза!

Месье Вайан прибыл в четверг вечером в своем длинном и маневренном автомобиле темно-синего цвета в одиннадцать лошадиных сил. С ним была невысокая и уже немолодая женщина с пронзительными глазами, бледная, взвинченная и, как мне показалось, навязчивая, так как она, едва они вышли из машины, прильнула к нему, вытягивая свою змеиную голову в нашу сторону.

У месье Вайана тоже был очень пронзительный взгляд, но более сердечный и веселый, и нос, похожий на клюв. Его маленькая, очень колоритная голова, ясные глаза и нос в профиль сразу же напомнили мне птицу, ястреба, а точнее, судя по цвету и размеру его головы, коршуна, которого мы рассматривали в орнитологической коллекции на уроках биологии в лицее имени Жана Жореса.

Месье Вайан был в черном итальянском пиджаке поверх красивого свитера из черной шерсти. Должно быть, он вспотел в такой теплый вечер! Но нет, его кожа была сухой, и он держался слегка натянуто, пока епископ не обнял его.

Женщина тоже была в черном. Но ее черный напомнил мне гадюку, черную гадюку, живущую в торфянике. Она все время держалась рядом с ним, обнимая его, прижимаясь к нему и с вызовом глядя на нас немигающим взглядом. Месье Вайан высвободился из ее объятий и направился к нашей группе. Месье Буадесерф, в мирском платье — только серебряная цепь на шее говорила о его церковном ранге, — тоже двинулся ему навстречу.

— Мой дорогой Роже, — воскликнул епископ, взяв Вайана за плечи и ласково обнимая его, — мой дорогой Роже, сколько лет!

Месье Вайан тоже сжал монсеньора в объятиях.

— Ты знаешь, что я заядлый антиклерикал, — громко сказал месье Вайан, и я понял, что его слова относились и к нам тоже. — Но ты, Буадесерф, другое дело. Ты на нашей стороне баррикады!

Позже месье Вайан объяснил мне, что они с монсеньором не только познакомились в лицее в Реймсе, где были членами очень активного поэтического кружка, но также вместе участвовали в движении Сопротивления. В то время молодой священник, а ныне наш отрешенный епископ, руководил подпольной организацией, занимавшейся подрывом поездов, и геройски проявил себя. И я еще больше полюбил его. Поскольку я любил месье Нуарэ, к которому Роже́ Вайан, вечером, в день своего приезда, проявил уважение и почтение.

Незадолго до ужина я остался один с писателем и с его женой и узнал, что ее зовут Элизабет. Аббат попросил меня проводить гостей в их комнату, на втором этаже в доме священника. Роже Вайан не позволил мне нести свой багаж, по правде говоря, слишком легкий для такого важного человека, поэтому ничто не мешало моим движениям, и через холл и по лестнице я шел впереди супругов. Вдруг меня охватило чувство тревоги. В тот момент, когда я подошел к Элизабет Вайан, чтобы взять ее за руку, которую она соблаговолила протянуть мне, по-прежнему раздраженная и настроенная против, я почувствовал ее запах: в этой женщине таилась угроза. Близкая, угрожающая опасность и смерть. Конечно, смерть не была немедленным следствием этой угрозы — это мог быть несчастный случай, стечение обстоятельств или какая-нибудь авиакатастрофа. Но смерть была здесь, я чувствовал ее холодное дыхание сквозь аромат фиалки и корицы, которыми надушилась гостья и которые пробивались сквозь анемичный и неподражаемый запах могилы.

Как можно скорее, насколько это позволяли приличия, я отошел от Лизины, которую позвал муж. Я сразу же понял, что это звучное и чувственное имя очень точно подходит героине прожитого романа, которую она, угрожающе черная, собою являла. Лизина! Хорошее имя для змеи. По дыханию Элизабет-Лизины и Роже́ я почувствовал, что от них сильно разило алкоголем. Видимо, днем они прилично выпили, переварили, а затем, перед приездом, снова приняли дозу. Наверное, виски. У меня есть опыт, так всегда пахнет от монсеньора после приходского праздника.