Филип Рот - По наследству. Подлинная история

— Как он смотрит на жену.

Отец гайдновский квартет почти целиком проспал, но, когда страстный крейслеровский дуэт подошел к концу, вскочил и, присоединясь к общему хору, сказал:

— Прекрасно! Просто прекрасно!

— Герман, — сказал Билл — он с трудом поднялся со стула, — ты же чуть не умер со скуки.

— Что тебе сказать, музыку я не люблю. Но играли они прекрасно.

— Ничуть не прекрасно, Герман, — горестно сказал Билл. — А ужасно. Джек Бенни [16] Джек Бенни (1894–1977) — американский комик. и тот играл лучше. Я иду к себе.

— Да ты что, Билл. Опять за свое? Опять хочешь засесть с мороженым перед телевизором? Смотри, здесь Эстелл, — и он указал на администратора: она оживленно разговаривала с женой первой скрипки, та все еще сидела за роялем и, хотя никто не слушал ее, что-то наигрывала. Публика боялась слушать. Она даже не стала аплодировать, когда крейслеровский дуэт окончился: боялись, что за ним последует продолжение.

— Поговори с Эстелл, ну что тебе стоит? — упрашивал отец Билла.

— Герман, я поднимаюсь к себе.

— Билл, ты же взрослый человек, тебе восемьдесят шесть — ты что, не можешь поговорить с женщиной?

Но Билл, помахав мне рукой, направился к столу с угощением — хотел унести, завернув в салфетку, кусок торта и съесть его с мороженым, пока будет смотреть матч.

— Ну и что мне с ним делать? — спросил отец, когда мы затесались в толпу у стола с угощением.

— Ничего, а зачем что-то делать? — легковесно предложил я. — Зачем, лучше оставь его в покое.

— Чтобы он умер от одиночества? Чтобы сидел каждый вечер один как перст? Да ни за что.

Здесь у него имелся Билл, за которым он присматривал, имелись женщины, за которыми он ухаживал, и романчики с этими женщинами — какого характера, неясно — казались мне как причиной его омоложения, так и его результатом. В первые мои дни там отец водил меня в гости к трем — по очереди — богатым еврейским вдовам в возрасте от шестидесяти пяти до семидесяти пяти лет, лощеным привлекательным дамам, жаждущим, по словам отца, упрочить их отношения. По дороге к жилищным комплексам этих дам отец рассказывал мне, какими делами ворочали их мужья, сколько у них детей и в чем они преуспели, чем эти дамы болеют, какие трагедии пережили и сколько стоят их квартиры, а потом, по дороге домой, осведомлялся:

— Ну… и как она тебе?

И каждый раз я, не кривя душой, отвечал:

— По-моему, она славная. Мне она понравилась.

После чего он говорил:

— Она хочет, чтобы я поехал с ней осенью в круиз, — или: — Знаешь, что она мне сказала? Что квартира слишком для нее велика, ее бы устроила квартира и вдвое меньше. Одному человеку там немудрено и затеряться.

— А ты что? — спрашивал я.

— А ничего. Я, я слушаю — только и всего. Ничего не говорю, нет. Фил, еще так мало времени прошло… — на его глаза навертывались слезы, и, хотя он больше не плакал навзрыд, как в первые месяцы после маминой смерти, но накал чувств еще далеко не ослаб.

— Я не знал, что она так больна, — говорил он мне. — Если б я понимал…

— Кто же знал, — заверял я его. — Никто и ничего не мог сделать.

— Ох, Бесси! — стенал он. — Бесси, Бесси, я же не знал, не понимал…

Позже мы с ним шли обедать и, выпив под креветки в остром соусе коктейль «Гибсон» [17] В состав коктейля «Гибсон» входят водка, вермут, маринованный лук и лед. , я высказывался в том духе, что, если он поедет осенью в круиз с Корой Б. или поселится вместе с Бланш К., ничего дурного тут нет, он, в свою очередь, рассказывал одну за другой истории, иллюстрирующие мамину скромность, покладистость, верность, мужество, расторопность, надежность… а потом мы возвращались в квартиру, где Билл в трусах смотрел телевизор, и отец с ходу начинал ему выговаривать: с какой стати он весь вечер торчит один дома.

Итак, с материнской могилы я поехал к отцу, прошел в ванную и там, разглядывая дедову бритвенную кружку, в сотый раз репетировал, что скажу отцу; вернулся в гостиную и увидел, что отец забился в угол дивана — ждет приговора. Лил сидела на другом конце дивана. Она обратилась ко мне:

— Фил, мне уйти?

— Конечно же нет.

— Герман, — обратилась Лил к отцу, — мне остаться?

Но отец не слышал ее. Тогда Лил затихла и больше ничем не выдавала своего присутствия.

— Что ж, — сказал отец с расстановкой, голос у него был убитый. — Чем огорчишь?

Я сидел в кресле напротив него, сердце у меня колотилось так, будто ужасной вести ждал не он, а я.