Филип Рот - По наследству. Подлинная история

После обеда — сосиски с бобами, их готовил отец, Билл тем временем аккуратно накрывал на стол — отец велел Биллу надеть куртку, ботинки и идти с нами на «музыкальный вечер». Биллу больше всего хотелось остаться дома и смотреть по телевизору баскетбольный матч профессиональных команд, но отец не отступался: как можно так дичиться, ни с кем не водить знакомства, не ходить по вечерам развеяться — и в конце концов Билл сдался и согласился после концерта, к угощению, спуститься вниз. Но отца это не устроило, он не угомонился — и спустя десять минут Билл достал из шкафа куртку, обул башмаки, и мы спустились на лифте в зал — он помещался в конце вестибюля, — где уже началось собрание.

Когда наша троица вошла, председательница «Маца-фонда» — она собирала пожертвования, чтобы неимущие еврейские семьи в Южном Майми-Бич могли отпраздновать Пейсах, — рассказывала, сколько денег дала последняя кампания фонда. Пока председательница сверялась со своими записями, в зале поднялся крик:

— Не слышно! Белл, мы вас не слышим.

Председательница, не понимая, чем вызван гвалт, подняла глаза от записей, и тут мужчина в последнем ряду, по-видимому, ее муж, приложив руку ко рту, крикнул:

— Вообрази, что говоришь со мной, детка, — ори что есть мочи!

Все засмеялись, и громче всех Белл, после чего зычным голосом объявила, что фонд выполнил поставленную задачу — собрал две тысячи долларов, то есть примерно по десять долларов с каждого человека из этого зала, — и зал зааплодировал.

Двумя рядами впереди нас сидела компания, с которой отец познакомил меня утром в бассейне: отошедший от дел фабрикант купальников с женой, импортер чая и кофе с женой и недавно овдовевшая дама, в прошлом администратор нью-йоркского магазина, — ее-то отец и предназначал в приятельницы Биллу Веберу. Они обернулись к нам и, пока мы занимали места, поприветствовали нас. Пожалуй, только наши три места в последнем из примерно пятнадцати рядов пустовали. Перед рядами стояли полукругом четыре пюпитра и четыре стула, поодаль, ближе к двери, — длинный накрытый стол. Там уже расставили затянутые пленкой тарелки с печеньем и кусками торта. По окончании отчета президент клуба поздравил председательницу с успехом кампании. Президент — франтоватый, загорелый мужчина лет семидесяти, как мне сказали, страстный игрок в гольф, в прошлом преуспевающий фабрикант кожаной галантереи, — уйдя на пенсию, стал валютным дилером в «Меррил Линч» [13] «Меррил Линч и К°» — финансовая и брокерская компания с правлением в Нью-Йорке. и нажил еще одно состояние, управляя своим капиталом. Президент сказал:

— Дамы и господа, прежде, чем начать концерт, хочу сказать: только что к нам присоединился один молодой человек, которого я хотел бы вам представить. Молодой человек, прошу вас, встаньте.

Через год мне должно было исполниться пятьдесят, но так как он указал на меня, я встал.

— Дамы и господа, это Филип Рот, писатель, сын Германа Рота.

Зал приветствовал меня не более и не менее горячо, чем председательницу «Маца-фонда», и, сделав залу ручкой, я сел.

Президент меж тем сказал:

— Мистер Филип Рот, вы разрешите задать вам вопрос?

Я улыбнулся и, привстав, сказал:

— Нет-нет, прошу вас, никаких вопросов. Я здесь в гостях.

— Всего один вопрос. Не расскажете ли вы нам — хотя бы немного — о вашем отце.

— Спросите отца, — сказал я, положив руку отцу на плечо, — и, уверяю вас, он расскажет обо всем, что вас интересует. А скорее всего, и о многом другом.

И отца, и его друзей за два ряда от нас, я распотешил. Отошедший от дел фабрикант купальников обернулся к нам и сказал:

— Герман, а сынок-то тебя раскусил.

Днем, в бассейне, он иронически именовал отца не иначе как «командир комплекса» и тогда же, пока отец плавал, поделился со мной:

— Ваш отец — живая душа, он один может нас расшевелить.

— И еще я хочу вас спросить… — начал было президент.

Я прервал его.

— Не трудитесь задавать вопросы. Я пришел послушать музыку — только и всего. Пусть музыканты начнут! — и, еще раз сорвав аплодисменты, сел.

Билл — он сидел рядом — подмигнул мне и с гордостью прошептал:

— Здорово ты им объяснил что к чему.

— Ты же меня знаешь, Билл, я умею говорить с народом.

— Филип, мальчик мой, — Билл взял меня за руку и не выпустил ее даже, когда музыканты заняли места и начали настраивать инструменты.

Билл держал мою руку не потому, что ему казалось, будто мне все еще семь лет, а потому, что знал меня с семи лет и имел право держать меня за руку, сколько бы лет ни прошло с тех пор.