Александр Чудаков - Ложится мгла на старые ступени [Дополненное издание]

Поговорили с В. С. Листовым.

— Мне кажется, — сказал В. С., — я могу ответить на вопрос: кто был monsenior l’Abbé?

— Как кто? Французский эмигрант, выгнанный из Франции революцией.

— М[ожет] б[ыть] он и был эмигрантом, но до семьи Онегина он преподавал в кадетском лицее, l’аbbé — жаргон кадетов. Он не обязательно должен был быть аббатом, носить такой высокий чин.

— А у вас есть доказательства, что он преподавал в этом лицее?

— Есть, есть…

— В «Кап[итанской] дочке» на стене висит винтовка . Но нарезного оружия в пугачевские времена не было! (В пушкинские уже было).

Относительно того, что вы говорите об оружии в «Р[услане] и Людм[иле]», в «Песни о в[ещем] Олеге» — я спрашивал на защите дисс[ертации] по истории русского оружия. П[ушки]н не имел каких-то особых сведений об этом оружии.

Людм. Александровна Перфильева. Я смущалась, у меня был комплекс: я мало чувствовала иронию в Е. О. Спасибо Ал[ексан]дру Павловичу Чудакову, он снял с меня эту тяжесть!..

Н. И. Михайлова — о доме В. Л. Пушкина.

До «Бауманской» проводили Л. А. Перфильева (автор статей «Замок» и «Крыльцо» в «Онегинской энциклопедии») и еще какая-то дама, преподавательница Ин[ститу]та культуры в Химках, куда меня в начале перестройки приглашали в завкафедрой (стесняясь, похвалила мой роман). С Л. А. поговорили об архитектуре пушкинского времени.

Обстановка на конференции была редкостно приятная, домашняя, включая пироги к чаю.

27 февр[аля]. Два дня провели на даче с Женечкой, вчера два часа занимались символизмом. Ребенок соображает[…].

Вместо писанья мемуара в сб[орник] МГУ с утра три часа (!) костенеющими на морозе руками чинил дверь в сортир, а до этого снимал дверцу со шкафчика на 1-м этаже, а до этого…………… Снежный ком дел.

2 марта. Привыкаю болеть. Говорят, это ожидает всех. Но ведь я не просто не болел. После эпизода в 20 лет я по сути не болел никогда , даже гриппом раз в 7–8 лет. Это, видимо, и оказало мне медвежью услугу, когда при ангине у меня не болело горло, я, как обычно, не чувствовал температуры и таскал кирпичи на даче! И дотаскался.

И зубы! Дантист ошеломил ценой. Маша говорит: «Если бы у меня не то что в 67 лет, а хотя бы в 50 были твои зубы, я была бы счастлива. Какие-то четыре коронки! — Ты права, первый зуб у меня заболел в 20 лет. Но все равно противно».

Читаю в Школе-студии МХТ «Евгения Онегина». Смущая, аплодируют и благодарят в конце каждой лекции, смущая.

Надо побольше говорить им по профилю: о художественном чтении стихов, например.

9 февраля по ТВ Евг. Миронов — хороший актер — очень плохо читал Пушкина. «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем» — лицом и шеей играет «мятежное наслажденье». Диапазон — от патетики до многозначительного шепота. «Я вас любил, любовь еще быть может» — с паузами, зловещим шепотом, который становится почти неслышимым. «Мне не спится, нет огня» — снова шепот — видимо, это главная его краска. Скажу им: так не читают стихи. Его кто-то обманул.

3 марта. Почему я перестал в последнее время [хотеть] прожить лишние 5–10 лет сверх обычной нормы? (Меньше нормы по-прежнему не хочется.) Да потому, что исчез главный стимул, который был очень силен во мне всю молодость и долго после: любопытство к тому, что будет дальше, и надежда. А теперь ясно: лучше не будет. Ничего хорошего не ждет человечество ни в ближайшем, ни в дальнейшем будущем. Не завидую тем, кто это увидит. И завидую тем, кто застал мир до I мировой войны: золотой век, с его верою, что так будет всегда. Да что там: я больше люблю недавнее, хоть и советское прошлое: ведь я мог раз в неделю беседовать с ВВ, сходить к Бахтину и Шкловскому, съездить к Л. Я. [Гинзбург] в Питер.

4 марта. Для сборника МГУ «Выпускники филологического ф-та 1960 года» как бы пишу мемуар. Прочел 2 предыдущих сборника: выпуск 1955–1958-го. Впечатление тяжелое: им нравились Самарин, Шанский, Турбин (от последнего — все в экстазе). Из выдающихся наших профессоров упоминают только С. М. Бонди. Как будто и не читали в эти годы на факультете ВВ, П. С. Кузнецов, С. И. Ожегов, В. Ф. Асмус… Кого они слушали, в чьи семинары ходили? Глаголева-дурака? Зозули?.. Положение мое трудное — надо написать: тех, кого вы хвалите, я не слушал, а ходил в это время к другим, такой я был умный.

Стал шерстить свой дневник университетских лет: это документ. М[ожет] б[ыть], дать кусочки?

Зачитался с утра — и не пишу, а уже 4 часа! И Грэй мяучит — не пора ли перекусить?..