Александр Пелевин - Калинова яма

В доме Гельмута не было настенных часов.

— Дин-дон, дин-дон, мы попали в Спящий дом! — закричали нараспев голоса снаружи.

— Дин-дон, дин-дон, все теперь пойдет вверх дном!

— Дин-дон, дин-дон, нас не видно за окном!

— Дин-дон, дин-дон, пусть тебе приснится сон!

Часы продолжали бить.

— Как, еще один? — раздался за окном совершенно незнакомый удивленный детский голос.

— А мы скажем ему, что это последний, и он поверит!

— Вот он дурак! — захохотал ребенок.

Гельмут вдруг подумал: а может, это и вовсе не московская квартира. Он огляделся вокруг еще раз и понял, что это место напоминает скорее его берлинское жилье на Доротеенштрассе, где он жил после того как съехал от родителей.

Ну да, точно же: вот и газетные вырезки с его статьями на стене, вот и фотография в форме СД, вот и красный диван для гостей, и журнальный столик с кипой газет, и металлическая пепельница в виде собачьей головы, и в окне напротив виден старинный дом со львами на барельефах, и вот он, Гельмут Лаубе, спит в своей кровати, и его тело бьет судорогой.

Дин-дон, дин-дон.

Черт, нет. Все это не так.

Он же в старом доме возле парка Фридрихсхайн, это маленькая комнатка, в которой некогда ютилась прислуга, и в соседней комнате спят его родители, а здесь нет никакой мебели, кроме грубо сколоченного деревянного стола, стула и огромной кровати, на которой спит он, двадцатилетний Гельмут, и ему, кажется, не очень хорошо, потому что тело его дрожит, зубы стучат, а пальцы судорожно вцепились в простыню.

Дин-дон, дин-дон.

Это чердак Клары Финке. Родителей почему-то нет. Здесь темно и тесно. У изголовья дивана стоит огромный деревянный сундук с пожитками. На столе — хлеб и молоко. На матрасе спит совсем юный Гельмут. Боже, что с ним? Он бледен, его колотит, будто у него температура. Кажется, он болеет. Его глаза закатились, страшная судорога сводит лицо, и все тело его дрожит.

Дин-дон, дин-дон.

Еще темнее и еще теснее, и это комната в Петрограде, и за окном стреляют. Ему двенадцать лет. Ему страшно. Где родители? Почему их нет? Господи, почему их нет, думает Гельмут, ведь на улице стреляют, ведь что-то страшное, непонятное происходит, что это, почему стреляют, — может быть, именно поэтому он дрожит, стуча зубами, может быть, поэтому так трясется кровать, на которой он уснул?

Дин-дон, дин-дон, и просторная детская комната в Оренбурге: желтые обои, большая хрустальная люстра, плюшевый мишка на подоконнике, и в кроватке спит ребенок, и это он, и скоро придет мама, а за окном уже начинает светать, и птицы поют, но что-то непонятное и страшное вдруг надвигается, и у ребенка дрожат и синеют губы, и он начинает задыхаться во сне.

И в дверь стучат.

Часы перестали бить.

Гельмут лежал на своей кровати в московской квартире. Ветер из форточки развевал занавески.

Подушка была мокрой от пота. Пальцы крепко вцепились в рукоять револьвера. Он открыл глаза — а закрывал ли он их? — и сел на край кровати.

Что происходит опять, черт возьми.

В дверь комнаты снова постучали.

Голосов за окном не было слышно.

Гельмут встал и пошел к двери.

ВЫПИСКА

из протокола допроса подозреваемого в шпионаже Гельмута Лаубе

от 13 августа 1941 года

ВОПРОС. Еще такой вопрос. Когда вы делали это… На станции Калинова Яма. То есть, когда вы совершили это. Вы что-нибудь чувствовали? Это не совсем по делу, просто мне интересно.

ОТВЕТ. Я не могу понять, что чувствовал. Не знаю.

ВОПРОС. Вы даже не пытались замести следы. Просто ушли. Вы же прекрасно понимали, что вас заметит первый же постовой.

ОТВЕТ. Да. Если честно, я не очень понимал, что делаю.

ВОПРОС. И чемодан с шифром и передатчиком оставили в номере. О чем вы думали? Я впервые встречаю разведчика, который так безалаберно относится, кхм… Ко всему. У вас были какие-либо намерения или планы относительно того, что дальше? Куда вы собирались идти?

ОТВЕТ. Я не знаю. Я просто ушел из номера. Я шел куда-то вперед, не особенно различая дороги.

ВОПРОС. Старушку на переходе напугали до полусмерти. Ну как так можно?

ОТВЕТ. Извините.

ВОПРОС. Может быть, вы думали, что это сон?

ОТВЕТ. Я не знаю.

ВОПРОС. Вы не знаете, что думали в тот момент?

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. Чего вы хотите сейчас?

ОТВЕТ. Поскорее забыть все это.

ВОПРОС. Что именно? То, что вы сделали на станции Калинова Яма, или ваши сны?

ОТВЕТ. Все.

ВОПРОС. Вы ответили с такой решительностью, будто не боитесь смерти. Вы что, не боитесь смерти? Вы не боитесь, что вас, как вы сами сказали, шлепнут завтра-послезавтра?