Александр Пелевин - Калинова яма

Надо найти болотное сердце, вспомнил вдруг он. Оно где-то здесь, в Черносолье.

Но где и как начинать поиски — он не имел ни малейшего понятия. Наверное, надо спросить у местных, подумалось ему. При слове «местные» снова стало не по себе.

Он подошел к ближайшему дому, совсем черному, с потрескавшимися бревнами, из-под которых торчал серебристый мох, поднялся по скрипучему крыльцу и, недолго помявшись, все-таки набрался смелости постучать.

Тишина.

Он постоял немного и постучал еще раз.

В ответ раздался скрипучий и приглушенный старческий голос:

— Иди к черту. Здесь все спят.

Значит, здесь все-таки кто-то живет, подумал Гельмут. Снова набравшись смелости, он постучал еще и спросил:

— Как же вы спите, если разговариваете со мной?

— Я сплю, — ответил голос.

— Но ведь сейчас день, — не унимался Гельмут.

— Я сплю, — повторил голос за дверью. — Сейчас ночь. Ночью все спят. И ты спишь.

Гельмут больше не стучал.

Он спустился с крыльца и растерянно оглянулся вокруг. Небо становилось темнее, воздух начал густо просвечивать синим, как обычно бывает в предсумеречные часы, туман на лугу стал плотнее, и запах сырости ощущался густым и холодным. По рукам забегали мурашки.

Он подошел к дому напротив — такому же старому, с такими же растрескавшимися бревнами. Постучал — на этот раз в окно.

— Не мешай спать, — откликнулись внутри почти тем же голосом, что и в первом доме.

Гельмут сглотнул слюну, зачем-то кивнул и зашагал дальше по дороге, к следующему дому.

Здесь он не стал стучать, а просто подошел к окну и робко спросил:

— Добрый вечер. Есть кто-нибудь?

— Все спят, — моментально ответили изнутри, будто ждали его, и голос был таким же глухим и старческим, и у Гельмута сжалось сердце.

Сумерки сгущались очень быстро, и лес вдалеке за туманом стал совсем черным, а туман на его фоне, наоборот, стал совсем белым и превратился в сплошную стену.

Гельмут прошел мимо нескольких домов — за ними деревня кончалась, дальше дорога уходила через туманные поля, петляя, в сторону черного леса. На отшибе стояла еще одна изба, не совсем похожая на остальные: бревна казались не такими старыми, а сам дом был немного больше остальных, и за резным палисадником почему-то не было крапивы.

Он подошел к крыльцу и с удивлением увидел, что дверь приоткрыта. Потянул за ручку, ожидая услышать скрип, но дверь повела себя на удивление спокойно и открылась легко, почти без шума.

Он шагнул в тесную прихожую, где пахло пылью и старой пропотевшей одеждой. Осторожно подошел к другой двери, приоткрыл ее и увидел комнату, в которой не было никакой мебели, кроме двуспальной кровати и круглого дубового стола. На кровати сидел небритый мужчина в длинной ночной рубашке. Он смотрел перед собой и не обращал внимания на Гельмута.

— Добрый вечер, — сказал Гельмут, почувствовав себя почему-то ужасно глупо.

— Я сплю, — ответил мужчина, не глядя на Гельмута. — Не надо говорить со мной.

В комнате стремительно темнело. Гельмут почему-то понял, что если сейчас он выйдет из этого дома, то больше никогда ничего не найдет. Поэтому он сел на пол, прислонившись спиной к стене, и задумался.

— Болото поднимается, — сказал вдруг мужчина через несколько минут молчания, все так же глядя перед собой. — Тебе тоже надо спать.

— Что? Болото? — переспросил Гельмут.

Мужчина молчал.

Вдруг пол под Гельмутом слегка дернулся, а доски заскрипели, будто весь дом пришел в движение; незнакомец вдруг задрожал всем телом, пальцы его свело судорогой, он тяжело задышал и вцепился руками в край кровати. Задребезжали стекла.

И тогда Гельмут увидел, что в окне, где до сих пор просвечивало темно-серое небо, появилось нечто зеленовато-черное, с густым водянистым отливом; оно появилось внизу и поднималось наверх, по всему стеклу.

Это поднималось болото.

Дом скрипел, гудел и дрожал. Мужчина на кровати стучал зубами и продолжал смотреть перед собой расширенными зрачками. Гельмута охватил неимоверный ужас.

Когда темная жижа поглотила все окно, комната погрузилась в абсолютную черноту. Вскоре все стихло, и Гельмут остался сидеть на полу, глядя перед собой в никуда; он закрыл глаза, потом открыл, но разницы не заметил.

Он мог чувствовать только стену, к которой прикасался, и пол, на котором сидел. И еще он слышал тяжелое дыхание мужчины на кровати. Ему захотелось что-то сказать, но от ужаса его будто парализовало; беспомощно открыв рот, он не смог произнести ни звука.