Лю Чжэньюнь - Одно слово стоит тысячи

— Да я занят по уши. Вот если бы ты заставил своего Бога помочь мне в торговле, я бы в него поверил.

Позже, когда он бросил чайное дело и открыл бамбуковую артель, Лао Чжань снова пытался его уговорить, но тот придумал новую отговорку:

— Вот если бы ты заставил своего Бога помочь мне щепить бамбук, я бы в него поверил.

Так что за несколько десятков лет Лао Лу так и не встал на одни рельсы с Господом Богом. Хотя Лао Лу не принимал веру Лао Чжаня, честный и простодушный Лао Чжань, который за сорок с лишним лет набрал всего восемь прихожан и при этом упорно продолжал ходить по деревням со своими проповедями, восхищал Лао Лу. Другого такого упорного человека в Яньцзине было не сыскать. Независимо от рода деятельности, здесь девять с половиной из десяти человек стремились лишь к выгоде, а если таковой в перспективе не имелось, людей словно ветром сдувало. Поэтому Лао Лу и завязал дружбу с Лао Чжанем. И если в другой компании за чарочкой водки заходил разговор о Лао Чжане, он непременно отмечал:

— Лао Чжаня сгубил его Господь. Если бы он не проповедовал, а занимался чем-то другим, хотя бы чаем, то наверняка бы разбогател, и не пришлось бы ему жить в разрушенном храме.

Но то были лишь слова. Встретив упорное сопротивление со стороны Лао Лу, который ни за что не хотел брать к себе Ян Моси, Лао Чжань понял, что ни он сам, ни его Бог не в силах противостоять вражде Лао Лу с хозяином красильни Лао Цзяном. И тут он вспомнил про слепого Лао Цзя из деревни Цзяцзячжуан, что играл на трехструнке. Ведь тот не только был его хорошим другом, но еще и приходился Лао Лу двоюродным братом. Лао Чжань рассудил, что раз Лао Лу плевать и на него, и на Господа, то, может, он прислушается к слепому Лао Цзя, поэтому сказал:

— Если мы сейчас ни о чем не договоримся, я пойду в деревню Цзяцзячжуан к слепому Лао Цзя и попрошу, чтобы он поговорил с тобой.

Лао Чжань думал, что к двоюродному брату Лао Лу прислушается гораздо охотнее, он и знать не знал, что тот терпеть не мог слепого Лао Цзя и уважал его еще меньше, чем Лао Чжаня. Тогда Лао Чжань сделал еще одну попытку:

— Как-то раз, когда я хотел обратить тебя в веру, ты сказал, что поверил бы в Бога, если бы тот помог тебе строгать бамбук. Так почему же сейчас, когда Господь послал тебе своего приверженца, ты не принимаешь его помощи?

В конце концов неприязнь Лао Лу к слепому Лао Цзя, чье общество ему было явно не по душе, а также замечание Лао Чжаня про Бога и бамбук, несуразность которого вызывала смех, да и только, сделали свое дело. Желая побыстрее избавиться от слепого Лао Цзя и Лао Чжаня, Лао Лу горько усмехнулся и согласился-таки принять Ян Моси. Таким образом, там, где Лао Чжань и Господь Бог оказались бессильны, исход дела, сам того не зная, решил слепой Лао Цзя. Вот так слепой Лао Цзя неожиданно определил судьбу Ян Моси.

С тех пор Ян Моси днем трудился в бамбуковой артели Лао Лу, а на ночь возвращался в разрушенный храм к Лао Чжаню. Строгать бамбук оказалось несложно. Поскольку раньше Ян Моси забивал свиней, опыт работы с ножом у него имелся, и хотя бамбук резали все-таки по-другому, орудие использовали то же, поэтому Ян Моси освоился очень быстро. Однако у него возникли проблемы с ночным сном. Возникли они вовсе не потому, что в разрушенном храме Лао Чжаня были плохие условия. Да, этот храм продувался всеми ветрами, но именно поэтому находиться здесь в жаркое время было даже приятно. Дело тут было в следующем: когда уставший за день Ян Моси возвращался домой, к этому же времени после обхода деревень подтягивался и Лао Чжань, который теперь стал донимать своими проповедями Ян Моси. Если у других учеников имелся лишь один наставник, то у Ян Моси, который ради работы пошел в ученики, таких наставников оказалось двое. Днем его обрабатывал один, а вечером — другой. Настрогавшись за день бамбука до ломоты во всем теле, по вечерам он в полузабытьи слушал лекции Лао Чжаня. Полночи прослушав наставления, он с утра пораньше снова отправлялся строгать бамбук, где работал как полусонная муха. Только теперь до него дошло, что вера в Господа — дело непростое. Первый месяц он еще как-то выдержал, но потом решил, что две ноши ему не потянуть. Надо сказать, что до сих пор Ян Моси никогда так недосыпал. Что до его наставников, то Лао Чжань, наблюдая, как Ян Моси клюет носом, проявлял редкостное терпение: подождет, когда тот очнется, и знай себе наставляет снова. А вот Лао Лу, заметив, что Ян Моси засыпает на рабочем месте, сердился, поскольку это сказывалось на качестве работы. Лао Лу было не жаль сломанной заготовки, но такие промахи отнимали у него время, которое он мог потратить с пользой, и это выводило его из себя. Хотя Лао Лу и не любил игру слепого Цзя, тем не менее он был поклонником горластых исполнителей шаньсийской оперы. Казалось бы, ему как яньцзиньцу должен был нравиться хэнаньский банцзы, но ему, как и новому начальнику уезда, вместо банцзы нравилась пришлая опера. Когда Лао Лу ездил во Внутреннюю Монголию торговать чаем, он частенько проходил через провинцию Шаньси, где слушал местную оперу. Поначалу ему вообще не нравилось ходить в театр, без разницы, что там ставили: хэнаньский банцзы или шаньсийскую оперу, но мало-помалу он к ней пристрастился и даже стал изображать сам. Он орал как резаный, считая, что без таких криков никакого удовольствия не получишь. Достигнув пика, когда его голос уже начинал дребезжать, он вдруг винтом выводил его на новую высоту. Самому Лао Лу нравились именно эти жуткие пассажи. Такие выкрутасы с голосом, уж непонятно каким образом, но затронули неведомые доселе струны в его душе, и с тех самых пор у него появилась болезненная тяга к опере. Однако, в отличие от Лао Ши, который, полюбив усийскую оперу, вызвал из провинции Цзянсу соответствующую труппу, Лао Лу любил шаньсийскую оперу просто так. Будучи всего лишь хозяином бамбуковой артели, он был не в силах прокормить театральную труппу. Исполнители шаньсийской оперы еще никогда не приезжали в Яньцзинь, впрочем, даже если бы и приехали, никто, кроме Лао Лу, на них бы не пошел. В этом смысле начальнику уезда Лао Ши, который мог слушать усийскую оперу хоть каждый день, повезло. А вот Лао Лу, у которого такой возможности не имелось, приходилось свои желания подавлять. Любимые оперы он мог прокручивать только в уме. Это были такие оперы, как «Спасение Су Сань», «Любовь под дождем», «Терем Тяньболоу», «Беседка благородного феникса», «Убийство во дворце». У Лао Лу не было фиксированного времени, когда он «отправлялся» на свои оперы, он делал это по настроению, порой прямо на рабочем месте, пока наблюдал за работниками. И хотя тексты вслух он не проговаривал, их содержание читалось в его выразительных жестах и мимике. Те, кто знал о такой его особенности, понимали, что происходит в его голове, но непосвященные могли подумать, что он просто психически ненормальный. Точно такая же привычка имелась у Ян Байли, который, работая охранником на проходной чугуноплавильного комбината, прокручивал в голове свои «заливалки». И все-таки они находились в разных положениях, потому как ход «заливалкам» можно было задавать самому. Другое дело — опера, в которой слова требовалось знать наизусть, ведь нельзя же исполнять оперу на свой лад. На первый взгляд может показаться, что сложнее что-то придумать на пустом месте, хотя на самом деле запомнить уже готовые слова тоже непросто, даже можно сказать, что это гораздо сложнее. К тому же Лао Лу уже перевалил пятый десяток, и память у него была не та, что прежде. Если он особо рьяно мотал головой, сопровождая это ахами и охами, это означало, что он, ничего не забыв, вошел в раж. Но иной раз он ахал и охал, силясь вспомнить слова и, войдя в такой ступор, начинал на себя же злиться. Впервые увидав Лао Лу за бессловесным исполнением оперы, Ян Моси принял его за эпилептика и немало испугался, когда же ему пояснили, в чем дело, он посмеялся. Однако он не знал, что ахи и охи Лао Лу могут иметь разный характер. Иногда, поглядывая на Лао Лу, Ян Моси начинал дремать, и тогда по неосторожности ломал бамбуковый стебель. Тут же раздавался характерный треск, из-за чего в голове Лао Лу тотчас прерывалась опера или забывались только что всплывшие слова. Выпав из процесса, Лао Лу хватал обломок и швырял его в Ян Моси. Он не ругал его за испорченное удовольствие или за испорченный бамбук, вместо этого скрипучим голосом бранился: «Вот мудило, смотрю на тебя, урода, а вижу Лао Цзяна!» Так что Лао Цзян из деревни Цзянцзячжуан, не зная того, тоже прибавлял бед Ян Моси. Получив бамбуковым обломком по башке, Ян Моси тотчас просыпался. Какое-то время он озирался по сторонам, не понимая, куда его занесло.