Вадим Смоленский - Записки гайдзина

— У меня еще два Митрича и один Семеныч…

— Вот именно. Всего навсего. Зато у тебя святой Марк, святая Тереза, король Улаф, лорд Чемберлен, сэр Комби Корм, Инесса Арманд — а где корни, Веня?! Где соленые рыжики, где Алеша Попович, где соборность и сермяжность?

— Вадя, ты сам все понимаешь…

— Да, я понимаю. У народа твоей страны чересчур выпуклые глаза. Ты провел детство за Полярным Кругом, и всю соборность тебе отморозили. Ты становишься неукоренен и отвязан, ты переходишь Рубикон, ты бредешь в Эболи и Каноссу, сворачиваешь с Манхэттена на Пятую Авеню, прешь через Верден к Ламаншу — и все это с таким напором, будто и впрямь по ту сторону Пиренеев можно найти что-то этакое. А кто тебе сказал, что оно там есть?

— Выходит, его там нет, Вадя? Ты хочешь сказать, что оно здесь ? Среди этих заливных полей? Среди этих сощуренных глаз? Ты хочешь сказать, что достаточно развернуться на сто восемьдесят? Тогда расскажи мне, что здесь такого есть. Или нет — лучше расскажи мне, чего здесь нет . Здесь что — нет лихорадки и смертной тоски? Нет пустопорожности и непоправимости?

— Если бы, Веня, если бы…

— Или, может, здесь нет попсы и глянца? Нет стирки чудес в окнах за стеклом? Нет Филиппа Вольфовича Петросяна?

— Есть, Веня, есть… И даже еще больше…

— Тогда что толку в этих полях и в этих пажитях?

— Это сложно объяснить, Веня. Не обойтись без аллегорий. Помнишь, в самом объемном и нелепом твоем сочинении, в «Записках психопата», есть глава про Птичий остров, помнишь? Там у тебя всякие зяблики, удоды, кукушки, петухи — что-то такое басенное, на эзоповом языке, о диктатуре и о внешней политике. Мы сейчас не о диктатуре — но давай останемся в этих координатах. Давай рассуждать орнитологически, это удобно. Вот скажи, например: тебе сложно представить себя белой вороной ?

— Нет, Вадя, совсем не сложно. Я как раз она и есть. И ты тоже, наверное…

— Вот именно. Ни с того, ни с сего вдруг рождается ворона с белыми перьями. Причем, это никак не соотносится с высотой полета — это вообще ни с чем не соотносится. Просто белая. И ей неуютно. Не то, чтобы ее гнобили собратья, дело не в том. Дело в резонансе. Белой быть хорошо и красиво, но кругом все черные. Спрашивается: как вороне быть?

— Наклеваться мухоморов.

— Эти варианты не принимаются. Есть лучше.

— Понимаю. Вступить в духовную республику альбиносов. Стать вороной Джонатан Ливингстон . Не каждой вороне это под силу, Вадя, даже белой.

— Правильно. Что остается? Только улететь горизонтально. Но куда?!

— А куда?

— Чаще всего летят к попугаям. К любым. Мало ли разных попугаев: лори, жако, какаду, ара… Ты проводишь там нужное время, высиживаешь зеленое яйцо — и тебя торжественно принимают в попугайские ряды. Ты обретаешь попугайскую самоидентификацию, присягаешь попугайским законам, получаешь попугайский паспорт. Все бы хорошо. Но что делать, если ты и там — белая ворона? Что, если смеяться над попугайскими шутками, исповедовать попугайские ценности и говорить: «А вот у нас, у попугаев…» никак не получается? Было шило, стало мыло. Что тогда?

— Ну?

— Лететь нужно не к попугаям. Лететь нужно к максимально далеким и непохожим на тебя птицам. К пингвинам, к страусам, к грифам…

— Грифы заклюют. Страусы запинают. У пингвинов холодно…

— Тогда к альбатросам, стрижам, пеликанам… К цаплям, наконец!

— К цаплям?

— Ну да, к цаплям! Они приветливы и вежливы, у них тепло и комфортно, у них белые перья! А главное — в свои ряды они тебя никогда не примут, даже если ты захочешь. Но тебе ведь и незачем, правда?

— Мне?.. В ряды?..

— Вспомни, Веня: ты хотел найти уголок, где не всегда есть место подвигам. Посмотри в окно: вот он, этот уголок. Здесь никто и никогда не будет ждать от тебя подвигов. Только непохожести, только инаковости — того самого, что ты умеешь лучше всего. Ты и раньше был белой вороной, а здесь ты не просто белая ворона, здесь ты концептуально необходимый антипод. Ты уважаемое посмешище, ты почетный изгой, ты любимая заноза, ты — гайдзин .

— Я — гайдзин ?!

— Именно, Веня. Человек с отмороженной соборностью называется «гайдзин». Это нельзя изменить, это в крови, с этим можно только приспосабливаться. Вот и думай: если талантом резонанса ты обделен, то где тебе будет лучше — там, где нужно резонировать, или там, где не нужно?

— Так-так… Что же получается — мы едем вовсе не в Петушки?