Михаил Берг - The bad еврей

Я поначалу не верил, что ситуация до такой степени тотальная, но раз за разом убеждался, что практически весь двадцатый век – для большинства русских в Америке - декаданс, то есть извращение и болезнь. Их заоблачный потолок – процеженный сквозь сито советской цензуры Серебряный век, их убогое стойло - советское шестидесятничество, а уже Ван Гог – это для наших бывших искажение реальности и неискусство. Я, конечно, помню, что Лимонов писал о еврейских девушках – любителях поэзии, без которых, мол, русская поэзия в эмиграции захлебнулась бы. Но когда это писалось, тридцать лет назад, при благословенной Софье Власьевне, с тех пор сколько воды утекло, так что никакой поэзии, никакой литературы, никакого эмигрантского искусства здесь уже давно нет.

Конечно, есть несколько десятков художников-эмигрантов, причем, самого высокого уровня, скажем, Илья Кабаков или Олег Васильев, но к русской эмиграции это никакого отношения не имеет. Эти художники давно - часть мирового contemporary art, в котором национальных и прочих этнографических подробностей практически не осталось. У русской эмиграции другие герои.

Не помню, у кого, кажется, у Игоря Ефимова читал какое-то интервью, где он с помощью литературных метафор пытается определить, кто такой русский эмигрант. И говорит он, если правильно припоминаю, следующее: есть, скажем, у Гончарова герои – Обломов и Штольц. Так вот в эмиграцию отправляются Штольцы, а Обломовы остаются дома. Хуйня. Ни Штольцами, ни Обломовыми здесь (по крайней мере, с конца 1980-х, когда эмигрант, выбирающий свободу, сменился эмигрантом, алчущим традиции) даже не пахнет, пахнет совком, глухой местечковой провинцией, культурной невменяемостью и отчетливой внеисторичностью.

Я уже говорил про местные телевизионные каналы, вполне репрезентативно представляющие уровень потребностей наших эмигрантов – даже жалкое современное российское телевидение (говорю сейчас не о политической, а об эстетической составляющей) оказывается здесь каким-то недостижимым идеалом. По крайней мере, большинство продвинутых эмигрантов перебиваются тем, что регулярно скачивают новые фильмы, идущие по телеку в Рашке, и тем живы. А так это уже знакомая нам Нахапетовка, только Нахапетовка не стеснительная и неуверенная в себе, какой была в совке, так как ощущала над собой еще что-то иерархически более высокое, сложное и значительное, а хамская и тупая в своей безапелляционности, потому что потеряла даже те ориентиры, какие были.

То же, ясное дело, самое случилось и с определенной частью российской (в основном технической) интеллигенции, которая никуда не уезжала, но точно также (и в это же время) попала под влияние фундаментализма, уже русского, заменившего авангардное очарование будущего и неизвестного простым соблазном утопического прошлого. И примерно также под нож пошло все современное, как искажающее утопию, опошляющее надежды, противопоставляющее Вечному и Истинному временное и тщетное. Как не смешно это звучит, советское культурное пространство (если включать в него, конечно, и неофициальное искусство, и многообразные транскрипции западной культуры) было куда сложнее того, что пришло к нему на смену и обрело отчетливый итог в путинскую восьмилетку. Единственный легитимный фундамент – седая православная старина, все инструменты опознания реальности вроде contemporary art девальвированы, так как идут в одном пакете с либерализмом и итогами несправедливой приватизации. Но в России, за исключением, предреволюционных периодов, инновационная культура всегда была чем-то демонстративным, нарочитым и обидно западным, никакой устойчивой традиции и уважения в обществе у актуальных практик не было и в ближайшую эпоху не будет. То есть опереться можно только на зарево грядущих перемен.

Даже не надо пояснять, что в Америке, в отличие от России, как в анекдоте, есть все. То есть это, конечно, и оплот протестантского консерватизма, и, одновременно, полюс самого радикального в мире искусства. Причем настолько авторитетного, что не заметить его можно, только если специально закрывать глаза. Что русские евреи и делают, выбирая только одно – затхлый и протухший консерватизм, как самый точный образ своего пребывания в мире. И почти в равной степени (как их быдловеющие российские собратья), не приемлют как либерализм, потому что он грозит одинаковыми правилами для их любимого Израиля и его арабских соседей (а Израиль - мы помним - вне правил и критики), так и современное искусство, раскачивающее или отрицающее традицию.