Ярослав Астахов: Отрубленная рука

У старика догорела трубка. Он удивленно посмотрел на нее, помедлил, и вдруг указал ее черенком на башню:

– Да! Вот оно. Все, что накопили нам твои песенки и мои холсты. И довольно! Большое спасибо Богу – или кому там есть – что хватило . Да и спасибо этой земле, конечно: она сама дала все. Возводишь опалубку из досок, а камни тут есть везде, их сюда натащил ледник. Укладываешь аккуратно, любовно, чтобы подходили друг к другу, заливаешь раствором. Затем надстраиваешь еще опалубку… Время, раствор и руки. А больше и не требуется ничего. Воду держат сопки вокруг. Артезианская скважина работает как часы. Даже оказалось не нужно качать из озера, что под гребнем. Энергию дают солнышко или ветер. То или другое, а то так и оба сразу, тут есть всегда. А! – работяги радовались как дети, когда собрали энергетическую установку, и она заработала.

– Жаль, редко появлялся ты здесь, – вздохнув, продолжал Иван. – Ведь если бы сам все видел, а не узнавал из моих рассказов, давно бы уже пустил в эту землю корни. Да, знаю-знаю: твои репетиции и твои концерты! А я всегда говорил: легче жить, когда малюешь по парусине, как я. Тут сам себе голова: ни от кого не зависишь. Впрочем, есть и в твоем ремесле, как это теперь говорят, свой кайф. Мотаешься по столицам… Знакомства… Вот ведь, организовал нам в собственность вертолет! Пожалуй, я бы этого не сумел. Половина денег на него ушло, но он-то своего стоит!

Сын Серого невольно посмотрел вверх. Наверное – ожидая полюбоваться ажурными контурами машины над кромкой башни.

Но ничего не увидел.

Тогда он выпрямился и отошел от камня шагов пятнадцать, по временам оборачиваясь и взглядывая все вверх.

Затем он остановился. И замер. И у него на лице отразилось предельное удивление.

Оно сменилось выраженьем растерянности, когда Владимир заметил, как усмехается себе в седые усы, внимательно наблюдая за всеми перемещениями его, Серый старший.

– Что, пропал вертолет? – раскатисто вдруг вопросил старик, в шутовском изумлении разведя руками. – Куда же он подевался? В тайге, я тебе скажу, ответ прост: утащили медведи! Силушки-то им девать некуда… А серьезно, – Иван приблизился к сыну, и теплая улыбка играла у него на лице, – вот главный тебе сюрприз. Работяги смонтировали гидравлику. Сделали последнее, значит, чего должны. Распили выставленный им ящик, и теперь уже не появятся. Чужая нога не ступит отныне на эту землю! Ты, я и твоя Марина… с сегодняшнего дня мы – цари!

Старик заглядывал в глаза сына, явно ожидая увидеть в них отражение своей радости.

Лицо Владимира оставалось растерянным.

И даже, оно напоминало теперь лицо человека, которому обнаруживается обман.

– Гидравлика… – бормотал Серый младший. – Причем гидравлика?..

– Как причем? – старик обрадовался пояснить странное недоумение в глазах сына, тревожащее его душу, не знанием о технических подробностях, и он с охотою их выкладывал. – Гидравлика опускает площадку посреди крыши башни, на которую приземляется вертолет. Затем работает выдвижная крышка – четырехстворчатая, смыкающаяся герметично – и вертолет оказывается упакован в непроницаемый для дождя ангар. А если надо взлететь, проделываешь все в обратном порядке. Сервомоторами управляешь с пульта, прямо сидя в кабине. Ну… как тебе это все?

Владимир слушал отца, и на губах его постепенно складывалось улыбка.

Спокойная.

Но такая, которую едва ли можно было бы назвать радостной. Я постоянно вижу его с этой улыбкой на фотографиях в поп-журналах , отметил про себя (если только я не ошибся, ведь было до них далеко) Иван.

Владимир проговорил:

– Я думал, мы строим храм.

– …храм? – старик замер, непроизвольно отступив от сына на шаг. И трубка, только что крепко сжатая в пальцах его руки, качнулась и упала в траву. Теперь уже на лице Ивана проступало растерянное, недоумевающее выражение.

Но вот его кустистые брови сомкнулись у переносицы. И обозначились резче морщины на загорелом лбу.

– Вот что… Давай-ка мы с тобой, Володя, хорошо побеседуем .

По-видимому, отец и сын вкладывали особый смысл в эту фразу. Наверное, подразумевалась и не просто беседа, а некий установившийся ритуал, который позволял открыть душу, достичь взаимного пониманья в особых и сложных случаях. Оба одновременно повернулись и пошли в направлении, где находился вход в башню.

О трубке старик забыл. Она так и осталась лежать в траве. Уверен, что она на том месте, куда упала, и до сих пор. Хотя ее теперь невозможно увидеть, конечно, потому что бурьян разросся и скрыл ее.