— Спасибо. В лучшие времена дам больше.
На что гид ответил. По-русски. Безо всякого акцента:
— На здоровье. Лучшие времена скоро наступят!
После каналов была пицца. Огромная, размером в стол, и вкусная!..
На следующее утро перед работой Лиз зашла попрощаться и протянула бумажку в десять гульденов, чему Марина и не подумала обидеться, потому что понимала: это было сделано от души. Петер повез Марину в городок неподалеку, где они обедали в ресторане. Ресторан был переделан из дока. На толстенных черного цвета цепях с потолка свисал… настоящий корабль! У Марины от неожиданности и смелости художественного решения захватило дух. Сделали заказ. Семья была небогатая, поэтому Марина предложила те самые десять гульденов, на что Петер, который вчера полночи тащил на себе сломавшийся в дороге велосипед, ответил:
— Бывают дни, когда не тратить деньги, — дурной тон. Мудро.
Петер посадил ее на поезд, идущий через Амстердам до Роттердама, и дальше на юг — в Бельгию.
— Вы будете проезжать Гауду. Знаете, наш знаменитый сыр? — сказал он на прощанье.
[Жизнь полна сюрпризов. Если бы Марина могла тогда знать, что пройдет довольно-таки много времени, и в другой стране она откроет для себя «Гауду» — не сыр, а фантастическую керамику с диковинной росписью, напоминавшей о том, что Голландия была владычицей морской раньше всех других стран Европы и познакомила европейцев с искусством Востока. Марина начнет коллекционировать «Гауду» и однажды купит высокую вазу начала 30-х годов по очень умеренной цене, потому что горлышко вазы было склеено из осколков. Продавец в письме объяснит, что вазу разбил покойный кот, уроженец Гауды. Кот умер, как подчеркнет не лишенный юмора продавец, естественной смертью, что делало честь его хозяину: «Гауда» без дефектов стоила тогда уже немалых денег. Марина в ответном письме поблагодарит кота за скидку.]
Ухоженность и безлюдье. Мельницы и тюльпаны. Гостеприимные голландцы. И еще удивительно прозрачный воздух. Такой запомнилась Голландия Марине. В поезде на пути в Бельгию она достала тетрадь с записями (готовилась, ведь, к поездке) и прочитала то, что писал голландский ученый Хейзинга:
«Плоская земля без множества высоких деревьев, без массивных руин замков, она являет нашему оку спокойствие простых линий и затянутых дымкой, неясных далей, лишенных внезапных разрывов. Небо и облака, и раньше и сейчас, способствуют умиротворению духа. Неброские города в обрамлении зеленых валов окружены зеленью, и повсюду, если не роща, то вода, широкая гладь или узкий канал, древнейшая стихия творения, над которой Дух Божий реял в начале мира, — вода, самое простое из всего земного. Неудивительно, что в такой стране и люди отличались простотой и в образе мыслей, и в манерах, и в одеянии, и в устройстве жилищ… Даже благополучие и богатство никогда не стирали этих старых черт всеобщего стремления к простоте…» [7] Цит. по: Й. Хейзинга «Культура Нидерландов в XVII веке».
* * *
Марина вышла из поезда и ступила на землю Бельгии, точнее, ее северной части — Фландрии. Мартин и Марта встречали ее на вокзале в Антверпене. Поцеловались, Мартин взял ее тяжелую сумку. Сели в машину и поехали в их городок, расположенный где-то неподалеку.
Сразу почувствовала — все другое. Дома вдоль дороги не тянут вверх к небу свои треугольные крыши, а прочно, по-крестьянски, укоренены в землю и смотрят на мир исподлобья — из небольших окошек под почти плоскими крышами. Марина, человек открытый и эмоциональный, не преминула поделиться этими сравнениями, на что Мартин ответил как отрезал:
— У нас все лучше!
Заткнулась, приказала себе: «Держи язык за зубами, а!», — почему-то перейдя на кавказскую интонацию.
Голландцы и фламандцы говорят на одном языке, но друг друга не особенно жалуют. «Два народа, разделенные одним языком», — Черчилль сказал о британцах и американцах, но подходило и к голландцам с фламандцами. (Позже Марина узнала, что фламандцы терпеть не могут валлонцев, живущих на юге Бельгии, а французы, ммм… не очень любят бельгийцев и потешаются над ними, примерно, как мы над чукчами… Ну, нет мира под оливами!)
И вот, наконец, Дом, который построил Он. Дом одноэтажный, добротный, большой. Окошки не маленькие, но, конечно, не в полстены, как у голландцев. Мебель тяжелая, основательная, как будто рубленая из бруса. Подумала, вот и еще контраст с «легкой» Голландией: Манилов — Собакевич. Губы при этом сжала, чтобы не выпустить мысль. И кто бы ее понял? У них не Гоголь, а толстенная в старинном кожаном переплете Библия лежит на самом виду.
Читать дальше