Ирина Аллен: Другая Белая

Всю неделю путешествовали по восточной части страны. Марину удивило, что здесь не было городов: дороги, поля и маленькие деревеньки. В воздухе стоял густой запах навоза. Ее друзьям это «благоухание» было по душе: запах достатка, запах будущего хорошего урожая. «А люди где? Где все четырнадцать миллионов голландцев?» Огромное зеленое поле — и только один маленький трактор тарахтит где-то вдалеке. Люди, конечно, в основном в городах. Ее знакомые жили в «селениях» и этим были счастливы. Заезжать в города не любили: надо знать дорогу, да и парковаться негде.

Однажды заехали в самую чащу леса и остановились у длинного двухэтажного дома, который напоминал огромный высокий амбар с небольшими окошками под самой крышей, чем дом и был в своей прошлой жизни триста лет назад. Как оказалось, здесь жила сестра Хенка. Она лежала в больнице после тяжелой операции, дома были ее свекровь и двое детей-дошкольников. Сестра Хенка с мужем купили и превратили полуразрушенное строение в дом-ферму. Марина сразу же унюхала, что этот «амбар» полон сюрпризов. Справа от просторного высокого холла с огромным резным сундуком, как минимум ровесником самого «амбара», была ферма. Там что-то ржало и мычало, пахло навозом. Огромные из кованого железа ворота (крепость можно ими закрывать) вели в жилую часть дома. Открывать ворота, к счастью, не пришлось — рядом была обычная дверь. Вошли — зал с потолком не меньше пяти метров и очагом почти во всю стену. Перед очагом — черно-белые плитки, синие дельфтские плитки — по краям. Куда ни посмотришь — старинный металл: чаши, кувшины, даже тазы. Бронзовая люстра поблескивала позолотой на потолке. Целая стена из темного железа… Так это же те самые ворота с обратной стороны — с засовами, висячими замками! Старинный восточный ковер перед огромными окнами напротив камина. Молодая еще бабушка по имени Елена (Хенк успел шепнуть, что его сестра на десять лет старше мужа) в длинном платье и фартуке… Просто Вермеер и иже с ними. Марина сказала об этом Ине. Та воскликнула:

— Как жаль, что Анны-Марии нет с нами! Она была бы очень рада это слышать — этого впечатления она и добивалась. Если бы вы видели, какие руины они с Петером купили!

Пили чай, потом повели детей наверх укладывать спать. В просторных спальнях тоже было полно фантазии и уюта, но уже современного. Марина запомнила четыре нежно-бирюзовых шелковых шара, свисавших с потолка по углам детской, а на полу — такого же цвета мягкий палас. Посидела с мальчишками немного, пожелала выздоровления их маме.

Елена вышла проводить гостей, было темно, в нескольких шагах от «амбара» стоял маленький домик, одно из окон которого бросало мягкий свет на крылечко. Пряничный домик. Сказка.

— Здесь я живу с мужем, он сейчас в городе, — сказала Елена.

При свете дня Марина и не заметила домик — он был спрятан в лесу. Перед тем как сесть в машину, она еще раз посмотрела на дом-амбар, что-то он ей напоминал…

Во время поездок часто останавливались возле кладбищ. Здесь они не были огорожены и походили больше на ухоженные парки: красивые памятники, цветы, нигде ни соринки. «Ну, любительница четких и односложных определений, что ты на это скажешь? Это что — быт или уважение к вечному, к человеческому бытию, которое не завершается для других со смертью одного человека?» — в порядке самокритики спрашивала себя Марина. И училась отходить от примитивных формулировок из советской прессы. Помогали голландские друзья с их полным неумением «судить». А еще одна особенность этих людей, которых Марина так легко записала почти что в мещан, — их искренняя радость при встрече друг с другом. Поначалу Марина так и думала: «Страна маленькая, все, наверное, родственники друг другу иначе как объяснить, что при встречах люди разве что не целуются?» Не родственниками они были, но — голландцами. И как прекрасно все говорят по-английски — везде, в любом магазинчике, в любой кафешке. Голландцев просто учили этому языку в школе — и они его знали.

[Марина давно подозревала, что в ее стране существовал какой-то план-заговор: вроде бы и учили их языкам, но почему-то никто после этого учения ничего сказать не мог. Даже в «английской» школе, которую окончили ее сыновья, учили чему-то не тому. Они «заговорили» только тогда, когда стали общаться с англоговорящими сверстниками из других стран. «Вот оно! — Проснулось в Марине чувство справедливости. — Они здесь все время обмениваются, дети из разных стран живут в семьях по месяцу, по году, обзаводятся „вторыми“, как они говорят, мамами и папами. У детей Ине и Хенка такие есть в Штатах, да и у моего младшего сына „вторая мама“ — там же. И у меня самой, между прочим, есть „сын“ в Америке, в Миннесоте, там торнадо недавно все порушил, позвонить бы надо…»]