Джон Апдайк - Деревни

Филлис во всей своей надменной красоте была как спелое яблоко на непрочном черенке, она упала в руки Оуэна охотно, без сопротивления, которого он ожидал и на которое в глубине души рассчитывал.

Когда Филлис вернулась жить к себе на Гарден-стрит, у них с Оуэном стало больше возможностей для уединения, нежели в Бексли-Холле в доме номер сто двадцать на Бай-стейт-роуд. Они настолько осмелели, что их поведение возмутило бы родителей, если бы те их увидели, и потрясло бы Господа Бога, если бы тот удостоил их взглядом. Благодаря зачаткам религиозного сознания, заложенным его благочестивыми родителями, Оуэн отнюдь не был убежден, что Бог не наблюдает за ними, как Он наблюдал за домом в Уиллоу. Подобно узкой вибрирующей полоске зеленого света из лучевого ружья в научно-фантастических романах или рубиновому лучу лазера, который изобретут через несколько лет, его всевидящее око проникает сквозь крышу дома Гудхью в заваленную комиксами комнату на третьем этаже, доныне сохранившую запах грязных носков младшего брата Филлис.

Филлис нравилось, когда Оуэн, захватив ее шею сзади, потирал ее, с повлажневшими завитками волос, гладил внутренние стороны локтевых суставов. Она, словно сдаваясь, поднимала вверх руки, становилась покорной, податливой, и он гладил ей поясницу.

Процедура требовала раздевания, и он раздевал ее, правда, не донага — берег ее девственность как что-то святое, как порог, переступать который он пока не решался. Но и отступать он был не намерен: Филлис была его добычей, плененной им принцессой. Как и Эльза, она умела прильнуть животом так, что дух захватывало, но была выше, стройнее Эльзы, и груди у нее были больше. Она инстинктивно прикрывала их руками, когда он прикасался к ним. Иногда он, целуя ее соски, начинал их покусывать, и тогда она откидывалась назад.

Порождение академической среды, она могла напустить на себя недовольный вид и без слов выразить неодобрение. Тем охотнее она предавалась любовным играм: прижималась к нему и, держа за ягодицы, позволяла ему кончить на ней и тут же начинала вытираться. Их пальцы сплетались на его носовом платке, которым она отирала сперму со своего живота. Волосы у нее на лобке курчавились и были темнее, чем волосы на голове.

Вечером после свадебной церемонии, скромной, но приличной, насколько это было под силу кембриджским унитариям, Оуэн, полюбовавшись распростертым перед ним женским телом, залитым лунным светом, стал между ног молодой жены на колени и начал гребнем расчесывать, словно руно обреченного на заклание агнца, буйную растительность у роскошного влагалища.

Филлис в раздражении выхватила у него из рук гребень и швырнула его на пол.

— Что-то не так? — спросил он. — Тебе больно?

— Это становится смешным, — призналась Филлис. — Щекотно. И театрально. Как представление для кого-то. Давай просто сделаем это.

— А ты хочешь? Я ведь могу и подождать, пока тебе не захочется по-настоящему. Может быть, завтра, когда мы отдохнем от увеселения всех этих людей? Убийственная штука свадьба, верно?

Это происходило в Труро, в коттедже. Родители Филлис отдали коттедж в их распоряжение на целую неделю. Оуэн только что сдал последние экзамены и сдал неплохо, третьим в группе. Филлис провела год в аспирантуре, изучая теорию чисел и топологию. Она никак не могла выбрать тему диссертации и потому не ладила с научным руководителем. На лето им предстояло вернуться в Кембридж — ей поработать на летних студенческих курсах, а ему пройти двухмесячную практику, которую устроило отделение электроэлектроники.

В коттедже были слышны шум прибоя и запах низкорослых сосен на дюнах. Этот звук и этот запах, жившие там независимо от их присутствия, делали темноту вокруг такой огромной, что их только что соединившиеся жизни никогда не смогли бы ее заполнить.

— Не понимаю, почему люди любят шампанское, — сказал Оуэн, чтобы нарушить молчание. — По-моему, оно такое кислое.

Филлис повернулась к окну, но он не мог разглядеть выражения ее лица, видел только овал подбородка и прямую шею. Оконный переплет рассекал луну надвое. О чем Филлис думает, устремив неподвижный взгляд в темноту? Прощается с луной?

Этот незнакомый Оуэну небольшой дом для Филлис был полон девичьих воспоминаний и разнообразных вещей из ее прошлой жизни — полон книжек, раковин, неумелых акварелей в дешевеньких рамках. Казалось, горьковатые затхлые запахи нежилого что-то нашептывают ей. Кровь из головы Оуэна отхлынула в его поднявшийся пенис. Все еще стоя на коленях, он на правах мужа разглядывал залитое лунным светом доставшееся ему сокровище, видел выступающие из полутьмы плечи и ключицы, опавшие на грудную клетку тяжелые груди.