Кингсли Эмис - Девушка лет двадцати

– Если она сделает попытку меня турнуть, сопротивляться я не стану.

– Такого не случится.

И верно. Пенни в свободном алом балахоне, с бледно-желтой косынкой и в простых сандалиях, поразительно своим видом напоминая иллюстрацию из Библии викторианской эпохи, стояла спиной к окну с видом на большую поляну, отороченную вдали полосой деревьев. Я ожидал было застать ее валявшейся на незастеленной кровати среди окурков марихуаны и пустых бутылок из-под кока-колы и был слегка поражен опрятным видом ее комнаты, пока до меня не дошло, что здесь обитает и Гилберт. Хотя опрятность не совсем точное определение: комната своей недостаточной, невзирая на наличие кое-какой мебели, заполненностью напоминала пустоватый гостиничный номер, куда Пенни только что вошла, но вещи ее еще не внесли.

– Привет! – сказал я. – Как дела?

– Отлично.

Ее глаза казались если не голубее, то, во всяком случае, громадней обычного. Не сводя с меня глаз, она быстро подошла к постели, взметнув за собой штору, и взялась за покрывало.

– Зачем это? – невольно вырвалось у меня.

– Ну вот тебе на! Есть кровать, есть я, есть ты, и больше ни-ко-го, мы одни. Что значит «зачем»?

– Так уж «никого»! А как же Гилберт, Китти и бог его знает кто тут еще у вас в доме! Мне лично не кажется, что мы одни.

– На двери есть задвижка. Хотя, разумеется, согласно правилам номер восемьдесят два пункт «це» Общества Фу-ты-ну-ты-боже-мой, джентльмен не должен прикасаться к леди, если данная леди, демонстрируя бесстыдство, сделает первый шаг.

– На днях ты сделала первый шаг, и я позволил себе даже больше, чем прикоснуться.

– Ну и в чем же дело? О чем спорим?

– Тебя на это Гилберт подбил! – сказал я, попутно удивляясь, до чего нагло и неубедительно это звучит.

– Чего ж тебе беспокоиться? Не хочешь, так и скажи! Смелее!

Едва я спросил «зачем», Пенни отняла руки от покрывала и теперь стояла, слегка отвернувшись и вроде бы глядя в окно на дальние деревья. Мой взгляд задержался на ее одеянии в духе «чад Израилиевых», в особенности на верхней его части, ввиду бесформенности которого невозможно было определить, кто под ним: ребенок, гетера, прабабушка? Я понял, почему Пенни так оделась, обнаружив объяснение своей странной пассивности: ведь до сих пор я не только не стянул с Пенни ее хламиду, но даже не порывался этого сделать. И снова непроизвольно ляпнул:

– Можно подумать, только я не хочу! Господи, о чем я!.. Прости меня, пожалуйста! Черт! Я хотел сказать, что в данной ситуации ни мне, ни тебе, нам обоим это не нужно, но именно в данной ситуации! Скажи Гилберту, что я весь в переживаниях из-за своей подруги. Он поймет.

– Любишь ты, чтоб была причина!

Она шагнула вперед, поцеловала меня и склонила голову мне на плечо, намеренно выгнувшись, чтоб ее тело не коснулось моего. Мы оба тяжело вздохнули. Мне показалось, будто передо мной только что, уложившись в полторы минуты, пронеслась вся «Травиата». Где-то в небе послышался рокот пролетавшего самолета, и немедленно Пышка-Кубышка отозвалась тявканьем на нарушение ее воздушного пространства. Пенни, снова вздохнув, отпрянула от меня. Спросить ее, сказал ей Гилберт или нет: «Как только он явится, переспишь с ним, поняла?» – и сказала ли она ему в ответ: «Да, Гилберт, непременно Гилберт!»? Не буду! А жаль. Какая досада: чем интересней вопрос, тем очевидней, что задавать его нельзя! Я пытался ответить на свой вопрос сам: ну конечно же так и было! Что казалось таким очевидным, таким явным, железобетонным, ясным как дважды два. Ну конечно же так не было. А как похоже звучит! Но почему?

– Может, перейдем к разговору? – спросила Пенни. – Ведь и это имелось в виду, верно?

– О да! Я должен был попытаться уговорить тебя уехать отсюда и поселиться на какой-то квартире.

– Ах вот оно что! Это ведь он тебя надоумил, да?

– Нет-нет! Это Гилберт.

– Какая разница, никуда я отсюда не уеду.

– Не сходи с ума! В этом доме сплошные несчастья, и ничего в нем не изменится, Нет, что я говорю, изменится, но только к худшему. Станет еще невыносимей, еще… ужасней. Сделай так, как советует Гилберт. Ему единственному в этом доме можно доверять!

– Ты серьезно? Хватит, зря теряешь время. Как и все остальные. Я никуда не уеду, по крайней мере до будущего Рождества. Это он хочет, чтобы я уехала.

– И он. Человек может быть прав, даже если мотивы его неверны!

– Только не он!

– Господи, да и мотивы не сплошь неверны! Он и в самом деле хочет, как может, уберечь тебя от всего этого; надо отдать ему должное. Он же не собирается выгонять тебя!