Сергей Кузнецов - Хоровод воды

Ее плоть отделяли от мира несколько миллиметров кожи, бархатистой, нежной и волнующей, несовершенной и непрочной. Впервые мне захотелось поцеловать Нику – не в губы, нет! – мне захотелось укутать ее поцелуями, как мать пеленает ребенка; захотелось сказать каждой клетке ее кожи: я понимаю, как это трудно – служить границей между человеком и миром.

На мгновение я увидел Никино тело во всей его законченности и полноте – платье спáло, как покров, как ненужная шелуха. Сидя на скамейке в осеннем парке, я смотрел, как раскрываются и опадают легкие под ребрами, как в такт этим движениям колышется грудь, как кровь бежит по тончайшим сосудам, чтобы щеки покраснели, жилка на запястье окрасилась синим, а ссадина – бледно-алым. Никогда раньше я не испытывал такой нежности, грусти и жалости – и вот уже двадцать лет со мной не случалось ничего подобного.

Нельзя сказать, что я никогда не вспоминал тот осенний вечер. Конечно, я помнил – но так, словно прочитал в книге, словно это было с кем-то другим. Словно финал романтической повести, я помню и окончание истории, традиционное и умеренно счастливое: первый поцелуй, изнурительные ласки, глупые ссоры, финальное расставание. Не важно даже, стала ли Ника моей первой женщиной; миг, когда мои пальцы коснулись ее колена, был ярче и неповторимей любых сексуальных откровений.

В самом деле, мне скоро сорок лет, я знал многих женщин, ласкал их тела, прекрасные и несовершенные, проникал в их влажные отверстия, касался языком и пальцами, сжимал в объятьях и покрывал поцелуями – человеческое тело давно перестало быть таинственным. Да, самые волнующие и красивые женщины сделаны из того же материала, что и мы, но это способно потрясти только один раз в жизни. Конечно, память о потрясении остается, но все равно – тускнеет с годами.

Я так думал – однако тем вечером, несколько дней назад, на Дашиной коленке я увидел ссадину, и формой, и цветом точь-в-точь как пятнышко, до которого я жестом святого Фомы дотянулся двадцать лет назад.

На этот раз я не пошевелился. Когда-то маленькая ссадина позволила увидеть вместо бесплотной фантазии юную девушку; открыла возможность ласки и касания, телесной любви и чувственной близости. Дашино тело с самого начала было для меня источником наслаждения, телом, которое нужно трогать и ласкать; исследовать, изучать, проникать; вызывать в нем волнение, трепет и дрожь; играть на нем, как на флейте, с которой не справились Розенкранц и Гильденстерн; извлекать вздохи, стоны, вскрики – так в конце концов я научился вызывать глубоководную богиню, женщину из омута.

Двадцать лет назад такие задачи были мне не по силам, но с тех пор я натренировался.

На миг зеркальное отражение пятнышка на левом колене превратило меня в подростка, чужое тело вновь стало волнующей тайной, а не задачей, которую следовало решить, изящно или технично. Тело живет своей жизнью: раскрываются и опадают легкие, пульсирует кровь, набегает румянец. Я забыл все, что узнал за эти годы: G-точка, клиторальный оргазм, эрогенные зоны.

Иногда прожитые годы исчезают. На миг я вновь стал семнадцатилетним; вновь был охвачен нежностью, жалостью, грустью – восторгом и восхищением, вкус которых почти забыл.

Мгновение – и пришла печаль. Двадцать лет назад я думал, что эта восторженная нежность, трепетная жалость останутся со мной навсегда. Теперь знаю, насколько они недолговечны.

Я захотел снова стать молодым, невинным и несведущим, зачарованным хрупкой красотой, вечно семнадцатилетним сидеть в заросшем парке среди желто-красных листьев, смотреть, как бьется жилка, трепещет локон и подрагивают замерзшие губы; захотел вдыхать прелый осенний запах, едва касаясь колена девушки, юной, как я сам.

Я захотел вернуться – и забыть, что очень скоро этот миг теплым камешком булькнет на дно аквариума. Пройдет двадцать лет, другая девушка отразится в криво висящем зеркале – и только тогда все вернется. Может быть, в последний раз.

Когда-то ее звали Леночкой, в старших классах она стала называть себя Лёлей. Когда молодые коллеги называют ее Еленой Григорьевной, она каждый раз огорчается. Зачем же так, по имени-отчеству? Ей ведь всего пятьдесят пять. Конечно, уже не молодая женщина, но кому она нужна, эта молодость? Она где-то читала, что для по-настоящему чувственных женщин настоящий расцвет наступает после пятидесяти – организм, готовясь к климаксу, делает последний решительный рывок, а тело достигает настоящей сексуальной зрелости.