Елена Земенкова - провинциальные душегубы [СИ]

Степан Фомич все не мог понять упорства и сопротивления Алины принять его взгляды на мир и человека в этом мире - он предлагал ей свободу, море свободы, целый ее океан, а девчонка продолжала цепляться за старые, обветшавшие призраки долга, совести и самоограничения. Но зачем ограничивать себя, зачем быть должным кому-либо, кроме самого себя?! Плати налоги и живи спокойно - чем не парадигма нашего времени? Единственное, что беспокоило его, так это вопрос Алины о том, счастлив он со своей свободой или нет; но отвечать на него старый учитель не хотел.

Последняя неделя июля выдалась у Шурыгина бурной и деятельной, он бесстрашно опубликовал свою собачью пьесу про интеллектуальную элиту города, правда бояться ему было нечего - интеллектуалы лишь громко повозмущались и разошлись. Только Алевтина Ивановна Слепых пригрозила автору физическим воздействием, что и попыталась реализовать впоследствии на городском празднике - кидалась в него яблоками, но не докинула до крыши мэрии, сил не хватило. А еще, старый учитель решил, наконец, окончательно раскрыть глаза лучановцам на их недопустимую дремучесть и отсталость в плане современных глобальных норм и идеалов, приобщить, так сказать, к самомому последнему выпуску этих ценностей - к их вершине! Да, да - именно об этом он и кричал громче всех на шествии лучановцев в день их города, заглушая звуки городских репродукторов, помните - о праве каждого на однополый секс и такой же однополый брак; короче о том, что впоследствии отсталые лучановские правообладатели стыдливо назвали черте чем, а их мэр Аркадий Николаевич Варенец, расслышав крики своего старого друга, превратился в настоящего сеньера помидора и так же громко требовал от городской полиции стащить оратора с крыши. Но Степан Фомич предусмотрительно приковал свою ногу к флагштоку на крыше мэрии и упрямо продолжил свою революционную деятельность.

Надо сказать, что все эти бунтарские потуги старого учителя имели в действительности только одного адресата - худенькую невысокую девушку восемнадцати лет отроду. Степан Фомич отчаянно пытался убедить ее и себя в искренности своих идеалов, в своей честности и бескорыстности, надеясь сломать лед непонимания между поколениями - именно Алину искал он взглядом с крыши революционной мэрии, именно в ее сторону бросал пламенные речи о свободе и демократии. А что же Алина? Увы! Ничего понимать она не хотела, наоборот, ей было неловко и стыдно слушать своего подсудимого, она все больше горбилась и злилась от этого бессмысленного потока истеричных выкриков. Наконец, не выдержав, она сбежала с празднующей площади, оставив Степана Фомича пока живым и невредимым, прикованным к флагштоку на крыше администрации и потерявшим ключ от замка, но продолжение следовало.

После неоднократных попыток Шурыгина отковаться от мэровской крыши при полном равнодушии празднующих горожан в оказании ему помощи в поиске потерявшегося ключа, и бурного обличения им Антона Козинского во всех пороках современной российской молодежи, Степан Фомич обнаружил пропажу в кармане собственных брюк и смог, наконец, освободиться от обременительного революционного долга. Он подошел к краю крыши и замер, буквально уперевшись взглядом в черные, пылающие негодованием и даже презрением глаза своего беспристрастного и беспощадного судьи, что стоял прямо перед мэрией и, подняв голову, молчал и пристально рассматривал его снизу вверх - лед не только не треснул, он утолщился до размеров огромного арктического айсберга. Шурыгин почувствовал внезапную усталость и, как не странно, тихое умиротворение. А вместе с ними пришло и понимание того, что постоянно твердила ему Алина, что она защищала, даже убивая грехами свое бренное тело, и что не позволила сломать никому - ни силой, ни хитростью, ни щедрыми посулами. Этот маленький, тоненький стерженек своей правды, доставшийся ей вместе с жизнью от матери - той самой Наташи Слепых, когда-то безумно любившей своего учителя и преданной им не из каких-то высоких, общечеловеческих принципов свободы и саморазвития, а из банальной трусости и лени, так, Степан Фомич?

Шурыгин продолжал смотреть в бездонные, черные глаза Алины Окуловой и начинал понимать, что их разделяет еще, вернее, что есть в этой девчонке, что никогда не было и не будет в нем самом - она была свободной! Нет, не так! Алина Окулова уже родилась свободной! Жуткие девяностые годы прошлого столетия, ломавшие Россию с бесчеловечным хрустом, сбросили с постсоветкого поколения вечный русский долг бескомпромиссного жертвования собой во имя светлого будущего, неизменно доходящий до абсолютного обесценения жизни обычного человека, до ее полного отрицания. Нет, Алина не превратились в эгоиста и чистого потребителя товаров и услуг массового производства, но и поставить ее в строй трудоармейцев, анонимных и бессловесных строителей царства всеобщей свободы и благоденствия уже не получится, свою жизнь она будет выбирать сама! Хотите привлечь ее к исполнению долга перед Родиной, обществом и светлым будущим? Не вопрос! Убедите, расскажите и объясните, но решать будет только Алина, решать по своей совести! И не обманывайте, не путайте красивыми фразами и обещаниями - ее правда пробьет дорогу, даже через боль и страдания, грехи и ошибки, как самой Алины, так и окружающих, правых и виноватых. Вот и получается, что вдобавок к вечному, исступленному требованию справедливости во всем и везде, русские мальчики и девочки, рожденные в девяностых годах прошлого века, поставили знак равенства между собой и всем остальным миром, всеми вечными ценностями в нем, любыми долгами и обязанностями. И я очень надеюсь, что они никогда и никому больше не позволят застилать пути прогресса и развития всего человечества телами, себе подобных.