Сэмюэль Беккет - Довольно

Забудь все, что было прежде. Хорошенького понемножку. Это позволяет ручке поспевать записывать. Я не вижу ее, но слышу где-то сзади. До того тихо. Когда останавливается ручка, продолжаю я. Иногда она отказывает. Когда она отказывает, продолжаю я. Не выношу, когда слишком тихо. Или временами так слаб мой голос. Тот, что из меня исходит. Ладно, довольно об искусстве и ремесле.

Я делал все, что ему хотелось. Мне хотелось того же. Для него. Стоило ему чего-либо захотеть, у меня тут же возникало то же желание. Ему оставалось лишь сказать что. Когда он не хотел ничего, мне тоже ничего не было нужно. В этом смысле я не жил без желаний. Если бы он что-нибудь захотел для меня, и я бы стремился к этому. К счастью, например, или к славе. У меня были лишь те желания, которые выказывал он. Но ему приходилось выказывать их все. Все свои желания и потребности. Когда он молчал, то, видимо, был похож на меня. Когда он приказывал сосать его член, я торопился исполнить. И в этом я находил удовольствие. Вероятно, у нас были общие утехи. Общие потребности и общие утехи.

Однажды он приказал мне оставить его. Он употребил именно этот глагол. Очевидно, он был при последнем издыхании. Я не знаю, что он хотел этим сказать: оставить его навсегда, или отступить на секунду в сторону. Сам я никогда вопросов не задавал. Своих вопросов, только его. Каков бы ни был смысл его слов, я пошел, не оглядываясь. Выйдя из пределов слышимости его голоса, я ушел из его жизни. Возможно, именно этого он и хотел. Есть вопросы, которые ясны и так, их не задают. Очевидно, он был при последнем издыхании. Я же, наоборот, был далек от этого. Я принадлежал к совершенно иному поколению. Оно не дожило. Теперь, когда близится ночь, в моем черепе что-то мерцает. Каменистая почка, но не везде. Будь у меня 3–4 жизни, я, вероятно, что-нибудь да совершил.

Едва ли могло быть больше шести лет, когда он взял меня за руку. Лишь отчасти выхватил из детства. Выхватить меня целиком не заняло много времени. То была левая рука. Находиться справа — такого вынести он не мог. Мы двигались вперед бок о бок, рука в руке. Хватало одной пары перчаток. Свободные, внешние, руки свисали обнаженными. Он не любил ощущать своей кожей кожу другого. Иное дело слизистая оболочка. И тем не менее изредка он снимал перчатку. В этом случае и мне приходилось снимать свою. Таким образом связанные обнаженными конечностями мы покрывали ярдов 100. Иногда больше. Ему этого хватало. Если меня спросить, то я скажу, что одноименные руки не годятся для близости. Моя никогда не чувствовала себя уютно в его. Изредка мы отпускали друг друга. Пожатие слабело и распадалось. Нередко пролетали целые минуты прежде чем руки сцеплялись вновь.

Это были нитяные перчатки, довольно тесные. Они отнюдь не размывали форм, а лишь подчеркивали их, упрощая. Моя, естественно, еще годы была слишком велика. Заполнить ее заняло много времени. Он говорил, что у меня руки Водолея. Это какое-то сооружение наверху.

Все, что я знаю, пришло от него. Я не стану повторять этого обо всех ошметках знаний. В искусстве все путать — нет моей вины. Это проклятие свыше. Остальное, мне кажется, тут ни при чем.

Наша встреча. Несмотря на сутулость, он мне показался великаном. К концу его туловище стало параллельным земле. Чтобы компенсировать этот дефект, он широко расставлял ноги и подгибал колени. Его ступни все больше расплющивались и выворачивались наружу. Горизонтом ему была земля прямо под ногами. Зыбкая подстилка из дерна и потоптанных цветов. Он подавал мне руку, как старая утомленная обезьяна, задирая локоть как можно выше. Мне стоило лишь распрямиться, чтобы возвышаться над ним. Однажды он остановился и, подыскивая слова, объяснил мне, что анатомия едина.

Поначалу он всегда разговаривал на ходу. Так мне сейчас кажется. Потом иногда на ходу, иногда стоя. В конце только стоя. Голос все время слабел. Чтобы ему не приходилось повторять одно и то же дважды, я наклонялся. Он останавливался и ждал, пока я приму нужную позу. Как только краем глаза замечал, что моя голова вровень с его, раздавался шепот. В 9 случаях из 10 не имевших ко мне никакого отношения. Но он хотел, чтобы я слышал все, включая восклицания и ломанное «Отче наш», которое он изливал на цветы у самых ног.

И в тот раз он остановился и подождал, пока появится моя голова, прежде чем сказать, чтобы я оставил его. Я выдернул руку и ушел, не оглядываясь. Шаг-другой, и я потерян для него навсегда. Мы порвали, если он хотел именно того.