Сэмюэль Беккет - Никчёмные тексты

Зимняя ночь там, где я был, буду, вспоминаемый, воображаемый, не важно, верящий в себя, верящий, что это я, хотя нет, не стоит труда, на то есть другие, но где, в мире других, в мире долгих смертельных переходов, под небом, с голосом, нет, не стоит труда, и способный время от времени передвигаться, хотя это тоже не стоит труда, потому что мимо идут другие, настоящие, но — на земле, разумеется, на земле, пока не наступит время новой смерти, нового пробуждения, пока здесь не произойдут перемены, какие-нибудь перемены, пока не станет можно полнее родиться, полнее умереть [42] … полнее родиться, полнее умереть … — Беккетовский герой мечтает о том, чтобы его смерть стала событием конкретным, окончательным. Но для этого нужно, чтобы и рождение было событием свершившимся, завершённым, ограниченным во времени. или воскреснуть внутри и вне этого шепота памяти и сна. Зимняя ночь, ни луны ни звезд, но светлая, он видит свое тело, весь перед, часть переда, что их освещает, эту невозможную ночь, это невозможное тело, о нем моя память, об истинной ночи, мой сон — о ночи без завтра, а завтра, что он будет делать завтра, чтобы вынести завтра, зарю, день, то же самое, что вчера, что он делал вчера, чтобы вынести вчера. Это правда, это не я, еще не я, уже не я, это ветеран, умеющий переносить дни и ночи, но он забывает, он думает обо мне, слишком много думает обо мне, а заря еще далеко, она еще, может быть, успеет вообще не взойти. Так он говорит, голосом, который его покинет, может быть, этой ночью, и он говорит: «Как светло, что же я буду делать завтра, что я делал вчера, не все ли равно, это конец, завтра еще не скоро, и кто во мне все это говорит, и кто меня отрицает, словно я занял его место, словно я узурпировал его жизнь, старый стыд, который мешал мне жить, стыд за мою жизнь, который мешал мне жить», и так далее, невнятной скороговоркой, старые бессмыслицы, подбородок уперся в грудь, руки болтаются и надломившись падают на колени во тьме. Успеют ли мои память и сны проскользнуть в него, пока он еще жив, да ведь я уже в нем, я всегда был в нем, расползся как угрызение совести, и разве не там вершится все, моя ночь и заочное рассмотрение моего дела, в тайных глубинах этого умирающего, и разве его смерть — не последний мой шанс на то, что я жил, но кто это бредит, ах да, не все ли равно, повсюду есть голоса, повсюду уши, кто-то, говоря без умолку, говорит: «Кто говорит? О чем?», а кто-то слушает, безгласный, непонимающий, отстраненный, и повсюду тела, скрюченные, неподвижные, в которых у меня ровно столько же шансов, так же мало шансов, как в этом первом попавшемся. И никто не станет ждать, ни он, ни другие, никто никогда не ждал, умирая, пока я поживу в нем, чтобы иметь возможность с ним умереть, нет, они все быстро-быстро умирают, говоря себе: «Умрем быстро, без него, как жили, пока еще есть время, а не то получится, будто мы и не жили». А этот другой, естественно, что сказать об этом другом, с его бредом о бездомных «я» и безденежных «он», об этом другом без номера и личины, чье брошенное существование мы рвемся занять, ничего. Очаровательное трио, и подумать только, что все это только один человек, и этот один в сущности ничто, пустое место. В таком случае предполагается, что я сейчас скажу, поскольку пришло время, что это и есть Земля, и эти жизненно важные органы, едва живые, были предназначены мне, но если я их не захвачу как можно быстрей, они могут достаться другому, ну спасибо, и рассмеявшись, рассмеявшись долгим беззвучным смехом все понимающего несуществующего существа, которое слышит, как ему приписывают такие крепкие выражения, — какое чувство юмора, ~ признайте, что вы опускаетесь и кончите тем, что сядете на велосипед. Вот хор счетоводов, они выступают, как один человек, еще один человек, и это еще не конец, здесь не хватит и всех народов, понадобятся биллионы, а после понадобится Бог, не засвидетельствованный свидетель свидетелей [43] … Бог, не засвидетельствованный свидетель свидетелей … — Ср. в «Уотте»: «Не имея необходимости ни в чём, кроме как в необходимости не иметь необходимости, во-первых, и в необходимости иметь свидетеля этого отсутствия необходимости, во-вторых, господин Нотт не знал ничего о своей собственной природе. Откуда проистекала необходимость иметь свидетеля, но не для того, чтобы знать, а для того, чтобы продолжать существовать». Так всеобъемлющая природа Бога испытывает необходимость в человеке, само несовершенство и неполнота которого, отсылая к совершенству Бога, делает его вечным, «парализует» его; именно в нежелании божественной тотальности превратиться в пустоту небытия и заключается, согласно Беккету, основное стремление Божества. Если божественное бытиё является источником существования человеческой экзистенции, то человек, его присутствие в мире позволяют Богу существовать вечно. , к счастью, ничего из этого не вышло, ничего даже не началось, никогда и ничего, кроме никогда и ничего, это воистину счастье, никогда ничего, кроме мертвых слов.