Олесь Бенюх - Официантка из бистро

— А где орден? Орден надо в водке искупать, дольше будет носиться, — заявил хозяин. Альберт Иванович конфузливо взмахнул рукой — мол, что вы, ребята! Однако все трое чокнулись и выпили — каждый со своими мыслями.

— Знал бы я, что ты в Кремле будешь с самим императором компанию водить… — заметил Борис Андреевич, подливая «свежей» анисовки.

— И что тогда? — заинтересовался Альберт Иванович.

— Как лицо, которое это прямо задевает, я поручил бы тебе у него выяснить: почему только-только спохватился он насчет задержек зарплат и пенсий? Срам этот задвинул бы россиян на полку не вчера и даже не год тому. А тут вдруг здрасьте, пожалуйста, — и комиссия, и программа, и личный контроль.

Альберт Иванович меланхолично улыбался, делая вид, что он занят выбором закусок.

— Типично популистское решение, — брезгливо поморщился Леонид Михайлович. — Правда, я терпеть не могу это новомодное словечко. За такими, обычно, скрывается нищета философии. Ну да — с волками жить… Выборы на носу, вот король и вся королевская рать и засуетились…

* * *

Раздался дверной звонок и через минуту в комнату, где сидели друзья, впорхнула Асенька. Борис Андреевич, встретивший ее, и Леонид Михайлович смотрели на девушку, разинув рты. Перед ними была совсем другая Асенька. Парижская шляпка, лондонский костюм, римские туфли.

— Надеюсь, я своим вторжением не смешала ваши карты, господа? — голос был бархатный, глубокий, завораживающий. — Не нарушила ли я ненароком ваш отдых? Не перепутала час, который вы мне назначили, любезный Борис Андреевич?

И она посмотрела на свои элегантные часики: «Четверть восьмого. Или что-то не так?»

— Что вы, что вы, Асенька! — воскликнул хозяин, поправляя съехавший чуть в бок галстук и одергивая пиджак. — Все очень так. Просто… вы сейчас выглядите… как бы это точнее выразиться…

— Как Синдерелла, надевшая хрустальные башмачки, — дополнил друга Леонид Михайлович. Альберт Иванович меланхолично усмехнулся: «Чего же вы хотите — женщина, извечная загадка бытия».

— А я и есть Золушка, — отвечала Асенька, усаживаясь на поспешно предложенный хозяином стул. — С утра до вечера черепки да кастрюльки, уборка да мойка. А хрустальные туфельки — о них грезится только разве что во сне.

— За даму, присутствующую за этим столом… — предложил, поднимая свою рюмку, Борис Андреевич и хотел было продолжить, но его восторженно дополнил Леонид Михайлович: «И воистину прекрасную во всех отношениях». Мужчины встали, и Асенька церемонно и грациозно чокнулась с каждым.

— Не хватает музыки, музыку хочу, — усаживаясь, негромко потребовал Альберт Иванович.

— Всенепременно и сей же момент, — откликнулся хозяин. И, обращаясь к Асеньке, спросил: — Что бы вы желали услышать?

— У меня два любимых композитора, — рассеяно ответила она, небрежно разглядывая деликатесные закуски.

— Разрешите полюбопытствовать, кто именно?

— Антонио Вивальди и Сергей Прокофьев.

— Пардон, вас в этих мэтрах влечет что-то конкретное? — с напускной серьезностью поинтересовался Альберт Иванович.

— У Вивальди превосходны скрипичные концерты. Помните «Времена года»? — так же рассеяно отвечала Асенька. Но по мере того, как она говорила, заметно оживилась, стала даже слегка жестикулировать руками.

— И оперы. У Прокофьева… «Любовь к трем апельсинам», «Каменный цветок», кантата «Александр Невский», Пятая симфония. А если по правде говорить, я люблю его всего: «Петя и волк», «Война и мир», «Ромео и Джульетта»…

— Как кстати! Вы знаете, на прошедшей неделе приятель привез мне из Парижа новый компакт-диск, — сообщил Борис Андреевич, — с фортепьянными шедеврами Сергея Сергеевича в бесподобном исполнении самого маэстро.

Прекратилось жевание и глотание, все погрузились — кто воистину, кто притворно — в божественный ручеек, водопад, океан музыки. «Музыку знает. И, видно, любит, — думал Борис Андреевич, изредка бросая быстрый взгляд на Асеньку. — Знания можно приобрести. И о композиторах пикантные сплетни и сведения на уровне кроссвордов и шарад выискать в популярных брошюрках. Вот любить музыку научить невозможно».

Через полчаса засобирался уходить Альберт Иванович. Недолго после его ухода посидел и академик.

«Что же мне с ней делать? — весело думал Борис Андреевич, возвращаясь от дверей. — Она ведь лет на двадцать пять, а то и все тридцать младше меня. И чертовски хороша. И, похоже, не совсем официантка — в нашем обычном, мужичьем понимании. Впрочем, оно, конечно, — какая барыня не будь…»