Виктор Свен - Моль

А стол, тот самый письменный стол, за которым так и не успел насидеться Карпенко, попал к его помощнику.

Помощник знал, что и ему восседать за этим столом придется недолго. Пришлют другого, испытанного коммуниста. А раз так, то помощник сразу же велел перетащить красивый стол в свою квартиру.

Да только и у помощника не прижился грушевый письменный стол. То ли он уже отслужил свой век, то ли еще что, но в очередную попойку у помощника секретаря случилась драка и пострадал письменный стол: одну из тумбочек сломали.

Пришедший на другой день для ремонта столяр из заключенных объяснил, что дело швах: письменный стол тонкой работы, и восстановить тумбочку просто невозможно.

Обалдевший с похмелья помощник секретаря обозвал заключенного вредителем и выгнал.

Потом помощник попробовал было без чужой помощи приспособить стол, ставил его боком к подоконнику и подкладывал кирпичи. Толку не получилось. И осенью, когда уже загудели ветры, но в бараках еще не полагалось топить, помощник взял топор и навсегда расправился с грушевым столом. Дров оказалось порядочно. Письменный стол хорошо горел в буржуйке и — много позже — помощник любил вспоминать качество работы прежних мастеров.

А за год до этого происшествия семнадцатилетнего Костю Туровца привел к себе в дом директор полесской средней школы и сказал:

— Вот что, Костя. Ты уже в последнем классе. Тебе надо вступить в комсомол. Без этого тебя не пустят ни в университет, ни в институт. Об этом я тебе говорю прямо, потому что я тебя знаю и тебе верю.

— Да, Петр Петрович, вы меня знаете. Я благодарю вас за всё, что вы мне дали. Я вас, Петр Петрович, люблю. Вот так, совсем так, как своего отца. Но почему…

Директор положил руку на плечо Кости.

— Другого выхода, Костя, нет. Такие, как ты, должны получить высшее образование. Чтобы потом, когда-то и как-то поправить жизнь. Если не пойдешь в комсомол, двери перед тобой закрыты! Для будущего ты потерян. Ну, да, ты сможешь стать хорошим мастером или бухгалтером. Такие тоже нужны. Но они — мастера и бухгалтеры — будут и без тебя. Перед тобой другой путь. Тяжелый, как Крест. Взвали его на себя, претерпи! Не ты один! Таких много. Если бы можно было, Костя, обойтись без комсомола, о нем я бы тебе ни слова не сказал. А вот сейчас говорю. Ради твоего отца, ради родной земли, ради будущего. Будущее должно быть иным. А каким? Тебе сейчас семнадцать. Если бы было другое время, ты, как Ломоносов, в лаптях пришел бы в великую науку, и наука гордилась бы тем, что у тебя отец беднейший из бедняков и совсем неграмотный. Это я говорю, потому что знаю о тебе, о твоем духовном мире, о твоих способностях, о твоей страсти к познанию может быть даже больше, чем ты сам о себе знаешь. Ломоносовские лапти и твоя душа — всё это не ко времени. Теперь билет нужен. Билет — у них — вроде пропуска. Ты можешь, Костя, упрекнуть меня, вот, дескать, мой любимый Петр Петрович наставляет меня кривить душой. Да, наставляю, казнюсь за это, а по-другому не могу. Не вижу иного пути. Мне… мне, что ж, мне даже плакать хочется и над собою и над тобою, Костя… плакать, что всё, что я дал тебе, что ты вычитал в книгах из моей библиотеки, что всё это пропадет втуне. А теперь решай сам!

Так и об этом не один раз беседовал с Костей Петр Петрович.

Костя стал комсомольцем, окончил среднюю школу и уехал в город. Всё казалось ему простым и легким. Впереди — университет. А пока что — работа и даже интересные комсомольские поручения, вроде преподавания литературы в вечерней рабочей школе.

Раз в неделю появлялся Костя Туровец в этой школе. Прошло несколько месяцев — и в отведенной для занятий комнате уже не хватало места для желающих послушать беседы. Среди молодежи сидели и старики, которые никогда и ничего не слышали ни о Пушкине, ни о Достоевском, ни о Гоголе. Начали, наконец, просить Костю устраивать «лекции» почаще, о чем с удовольствием сообщил руководитель вечерней школы в городской отдел народного образования, а оттуда — о Костиных успехах и Костиной активности — доложили в горком партии.

На одну из бесед Кости прибыли представитель горкома и заведующий отделом народного образования.

С этого и началось всё дальнейшее. Представителям не понравилось, что Костя Туровец говорит о русской литературе и забывает литературу советскую. А что самое возмутительное — он показал себя совершенно безыдейным и даже политически неграмотным. Он увлекал людей просто литературой, забывая раскрывать ее буржуазную сущность и не внушал слушателям ненависти к прошлому.